думаете, что вам царские времена! Мы тут, у себя, сами теперь цари.

— Разойдись! — свирепел Кабашкин.

— А ну, ребята, жми из него масло!

И Кабашкина мигом сдавили плотным кольцом живых тел.

Пристав выстрелил вверх. Высокий рыжеватый крестьянин схватил его за рукав и вырвал револьвер.

— Разбой! Бунт! — пыхтел Кабашкин уже где-то под ногами.

— Семка, снимай и с ентова оружие!

— Не трогайте! Поплатитесь!.. — испуганно бормотал пристав.

И через минуту обезоруженные офицеры стояли перед мужиками, испуганные и жалкие.

Безрукий солдат говорил им:

— За то, что вы подняли против нас оружие, надо вас к смерти, по мы не желаем пачкаться… И скажу вам от всего сердца: ежели вздумаете кого тут, в селе, тронуть, тогда смотрите! Оружие мы вам вернем. Возьмите и проваливайте отсюда…

2

Плотно сгрудившаяся толпа крестьян все еще возбужденно гудела во дворе школы.

Духоборцы решили идти к помещику Александру Цыценко с письменным прошением от всего общества. Крестьяне просили ввиду их бедности отменить приказ о выплате денег за взятый во время революции из имения скот. Многие крестьяне не могли вернуть скот, так как лишились его: у кого он пал, у кого был съеден солдатами проходивших здесь белых армий или же вывезен немцами в Германию. И еще просили у барина соломы, чтобы как-нибудь спасти скотину от гибели: зима-то наступает тяжелая, голодная, война и немецкая оккупация вконец разорили крестьянина: солома в скирдах все равно гниет, пропадает, да и потом она же их, крестьянская, скопщинная солома.

Рыжий мужик вышел вперед, оглядел толпу и сказал, взмахнув сильной рукой:

— Пошли к Цыценко. Все гуртом! Пошли, мужики!

Сначала за ним двинулось человек десять крестьян, потом потянулись еще и наконец, торопливо подгоняя друг друга, сгрудились все в огромную, плотную толпу, клокотавшую раздражением и злобой.

Многие мужики, побаиваясь, чтобы не встретил их в поле прапорщик Кабашкин и не отомстил им за то, что они выгнали его со схода, на всякий случай прихватили с собой лопаты, железные вилы, у многих нашлись припрятанные от немцев охотничьи ружья. Один, здоровенный, лохматый и черный, как цыган, мужик, с дикими глазами и кудрявой бородой, взял с собой косу.

Поле блестело под ярким солнцем, но было унылым и грустным, как часто бывает на юге в дни глубокой осенней поры.

Когда духоборцы приблизились к имению, они увидели у главных ворот крестьянские подводы и толпившихся возле них людей.

— Э, марфовцы тоже приехали! — радостно заговорили духоборцы.

Через минуту дружески захлопали грубые, сильные мужицкие руки и послышались слова приветствий:

— Здорово, братуха!

— Как живете себе?

— Ничего. А вы как?

— Давно вы тут? Уже собчили гаду, что приехали?

— Не выходит.

— Выйдет… Вызовем, — вон сколько народу собралось!

— Солдаты не пускают во двор.

— Давайте своих ходоков, объявляйте ему, что и вы, духоборцы, пришли.

Небывалым возмущением загорелись крестьяне, когда узнали, что приезжавший сюда молодой помещик, офицер Цыценко, учинил расправу над батраками. Это взволновало даже самых молчаливых и боязливых мужиков.

— Это что же за самоуправители явились?

— Судить его, окаянного!

— Кому ж судить, коли они власть!

— Самим народом решиться и судить такую тварь!..

Вскоре выборные возвратились. Крестьяне окружили их широким кольцом.

— Ну что там?

— Что он сказал?

Пришедшие недовольно отвечали:

— Не хочет выходить к нам.

— Самим идти к нему!

— Там сволочь Кабашкин с солдатами охраняет его.

— А прошение взял?

— Вернул обратно. За скот, сказал, платить надо, а солому будет продавать. Несите деньги и берите. Вот какой сказ дал он через управляющего.

— Наше — и нам продать! — закричал черный, лохматый мужик, свирепо блеснув глазами. — Пойдем все к нему! Заставим выслушать нас! — И он отчаянным жестом вскинул косу повыше на плечо и твердыми, широкими шагами вышел вперед. — Пойдем, духоборцы! Пойдем все!

Возбужденная толпа мужиков привалила к воротам имения Цыценко и стала требовать от солдат пропустить их во двор. Солдаты испугались и побежали к крыльцу имения. Ворота с треском повалились на землю, и вся толпа хлынула через них к дому барина. В широком проезде меж двух больших строений показалась шеренга солдат с ружьями наперевес. Впереди шел Кабашкин.

— Прекратить беспорядки! Остановитесь! Куда вы? — закричал Кабашкин, взмахивая в воздухе саблей.

Крестьяне молча двигались к каменному дому Цыценко.

Кабашкин снова пронзительно прокричал:

— Остановитесь! Я прикажу стрелять!

— Мы к Александру Александровичу!

— Мы — миром!

— С барином надо поговорить!

— Пустите!

Солдаты вскинули винтовки, и раздался залп.

В первом ряду кто-то упал и застонал.

Толпа дрогнула, попятилась назад.

Кто-то крикнул:

— Господи, что же это?! Мужиков стрелять?!

Крестьяне зашумели:

— За что убиваете?

— Мы с прошением к нему…

Черный, лохматый мужик приподнял над толпой ржавую косу и зло выкрикнул:

— Братцы, не простим крови товарищей!

Впереди солдат показался пристав. Он взмахнул револьвером и трескуче бросил в толпу:

— Разойдитесь! Будем стрелять!

Грохочущий, словно пушечный, выстрел отозвался где-то среди строений и тут же растаял.

Пристав пошатнулся, потом, как бы споткнувшись, побежал, опуская голову вниз, ударился с размаху о стену и свалился на землю.

Но вот он приподнялся, сел, упираясь спиной в стену, и взмахнул рукой:

— Расстрелять всех!

— Сади еще заряд! — послышался голос из толпы.

Еще раз выстрел дробовика огласил двор имения.

Все лицо пристава залилось кровью. Он повалился на землю и забился в судорогах.

Солдаты отступили за угол.

Лохматый мужик бегал среди взволнованных крестьян, подбадривая их:

— Рассыпайся! За сарай! Окружай их! Двум смертям не бывать!

В эту минуту появился батрак Слюнько с винтовкой в руках, весь вспотевший и запыхавшийся.

— О, Василь! Смотри, Слюнько тут! — радостно отозвались крестьяне.

— Тут, братаны! Тут я!

К нему подошли еще двое парней с обрезами, тоже вспотевшие и запыхавшиеся.

— Ломай! Рушь все без жалости! — закричал Слюнько. — Кончай кровососов, штоб и духу не осталося от их! Айда сюда! — махнул он пришедшим парням с обрезами. — Эй, мужики, за мной!

И Слюнько рванулся, увлекая за собой крестьян.

Вскоре опять где-то за барским домом послышались выстрелы.

— Эй! Смотрите, скирды подожгли!

Не успел смолкнуть выкрик, как в самом центре строений взметнулась ввысь клубящаяся туча дыма и полыхнул огонь.

— Пожа-а-а-ар!

Горели амбар с зерном, мельница и маслобойка. Последняя запылала каким-то страшным, гудящим, синим огнем.

— Так их! Жги дотла!

— Ломай! Бери все! Бери!.. Семь бед — один ответ!

Возле барского дома шумела, кричала толпа вооруженных палками, вилами, косами. Слышались выстрелы. В одной группе крестьян, которой верховодил лохматый мужик с косой, вдруг резанули воздух радостные восклицания:

— Кабашкина!.. Кабашкина тащат!

— Слюнько, сюды его!

Слюнько держал прапорщика своей огромной рукой за воротник и подталкивал в затылок.

— Пощадите!..