— Фигурально выражаясь?

— Конечно, — с двусмысленной улыбкой кивнул парень.

Я достала из шкафа шерстяной плед (который мне связала бабуля Симона и который кусался похлеще Пон-Пона), укуталась в него, обдуваемая свежим воздухом. МакКензи вернулся к маминым журналам: выражение его лица менялось от сосредоточенного до удивленного, неодобрительное фырканье замещалось короткими «хм», — и так по кругу. Я перестала измерять комнату шагами, остановилась напротив парня и прокашлялась для привлечения внимания.

— И что было бы, окажись твое «фигурально» совсем не фигуральным?

МакКензи поднял одну бровь, уголок его губ пополз вверх:

— Тебе описать физиологию процесса?

— Смешно, — ехидничала я, морща нос. — Но я о другом. До того, как ты появился, я думала, мы с Максом поцелуемся. Он склонялся ко мне, придерживал лицо пальцами. Но что, если я неправильно оценила ситуацию? Как понять, когда парень хочет тебя…

— Он тебе скажет.

— …поцеловать.

— Или начнет действовать.

Судя по продолжительной паузе, дополнять ответ МакКензи не собирался, поэтому я решила развить тему сама:

— А если я этого хочу. Как бы так дать ему это понять, чтобы оставить за ним выбор и потом стыдно не было?

— Стыдно-то чего?

— Вдруг откажет.

— То есть ты хочешь знать, есть ли способ сообщить парню о своем желании так, чтобы в случае отсутствия взаимности списать все на случайность?

Я упорно игнорировала сарказм, которым был пропитан вопрос.

Над этим можно было бы шутить, если бы дела обстояли иначе. Усынови Макса любая другая семья, моя тяга не вызывала бы никаких осложнений. Не чувствуй он ее в ответ или остынь она через время, нам не пришлось бы испытывать неловкость рядом друг с другом всю оставшуюся жизнь. Будь симпатия взаимна, мы не сидели бы на Рождество как неприкаянные в окружении семейства (каждый из членов которого возился с нами, когда мы пешком под стол ходили), не опасались бы лишних движений.

Все было бы проще, если бы не психологическое бесплодие родителей. Однако без него предыдущие восемнадцать лет жизни с Максом для меня сейчас были бы не более чем миражом. Значит, все было бы не только проще, но и безрадостней.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Я отмахнулась от тяжелых мыслей и как ни в чем не бывало начала выдвигать теории:

— Может, ему подмигнуть?

— Ага, — засмеялся МакКензи и поднялся с кровати, направляясь ко мне. — Подмигни, и он решит, что у тебя начался тик. Парням нужно говорить прямо. Мы путаемся в ваших намеках или не замечаем их вовсе. Хочешь его — скажи прямо.

— Это относится и к гетеросексуалам? — уточнила я.

— Если ты станешь лесби, перестанешь быть девушкой?

Я подняла ладошки вверх, признавая неопровержимость его доводов, и чуть не лишилась теплого пледа, который норовил упасть с моих плеч.

— Поверь, — мягко улыбнулся МакКензи, — я понимаю, что ты чувствуешь. Меня ты на вечеринке заграбастала без размышлений — с Максом все иначе. Страшно признаться в чувствах, ведь ты не можешь знать наверняка, взаимны ли они, но если будешь ходить вокруг да около…

— Ты говорил прямо с тем парнем, с которым вы чуть не поцеловались?

— Я действовал. И у тебя получится. Попробуй, — дал задание он.

— На тебе?

— Представь, что я Макс.

— Прямо сейчас?

Макс

Я припарковал мотоцикл в уже привычном месте за два квартала от дома родителей и двинулся по освещенной фонарями улице, представляя улыбку Этти.

В моих планах было исправить сразу несколько собственных оплошностей: сделать сестрице сюрприз с незапланированной встречей (который я давно не проворачивал и который она непременно оценит), прояснить ситуацию с походом на работу к Пэм, а также признаться в чувствах, что томятся во мне не первый год.

Начал карабкаться на второй этаж дома, в сотый раз борясь с боязнью высоты. Знаю, мне элементарно не следовало опускать взгляд вниз и все бы обошлось, но покрытые изморозью выступы, которые я использовал как ступеньки, были скользкими — устоять на них оказалось сложнее обычного, а потому мой взгляд неотрывно следил за отдаляющейся землей. Единственное, что давало силы продолжать подниматься, — улыбка Этти, нарисованная моим воображением, которая через мгновение должна была стать явью.

Стоило мне приблизиться к заветному прямоугольнику света, как сомнения овладели разумом. То ли я перетянул шарф, то ли прогадал с размером новой шапки и она сдавила мне череп, но дышать стало тяжелее, а голова закружилась, когда сквозь открытое на проветривание окно комнаты Этти начал доноситься ее голос.

— Знаешь, я много думала о тебе, да и о себе тоже, о нас…

— Ближе к сути, Коллинз, — поторапливал голос МакКензи.

Я зацепился рукой за ветвь дуба, росшего около дома, и отклонился достаточно, чтобы заглянуть в комнату. Этти с парнем стояли около кровати в непростительной близости друг от друга. Плечи девушки покрывал шерстяной плед, но по ходу следующих слов она позволила ему опуститься к ногам.

— Меня тянет к тебе, и это не просто влечение… Надоело бояться, я хочу попробовать. Хочу большего. Тебя.

Ветка дерева, которое на черт знает сколько лет старше меня, треснула. Ноги поехали по ребристому покрытию крыши, и я налетел на Пон-Пона. Этот шерстяной комок заверещал как резанный, буквально вынуждая меня подставить его.

Кровь стучала в ушах, когда я с небывалой скоростью схватил кота и запульнул его ближе к окну, а сам очутился на земле посредством повисания на очередной ветви дуба и прыжка. До меня, вжавшегося в стену первого этажа, донесся звук открывающегося окна, причитания Этти и вопли Пон-Пона. Как только окно закрылось, повисла тишина.

Не знаю, что заставляло сердце в паническом припадке биться о ребра: тот факт, что я только что открыл в себе скрытые навыки паркура, или что Этти — моя Этти! — хочет лишиться невинности с Кевином-холера-его-смори-МакКензи.

Полетт

Шум за окном был далек от ветреного, а потому наш «урок» вынужденно прервался. Пришлось открывать окно настежь и втаскивать в комнату плюшевую морду, когти которой настолько заплыли в жире, что уже не могли нормально цепляться за кладку крыши. МакКензи помог мне спасти Пон-Пона, но и ему не досталось ни капли признательности. По крайней мере, симпатичное лицо моего друга не избороздили царапинами.