интеллектуальная ограниченность музыканта основана на полном отсутствии Веры. Несмотря на то, что тот изо всех сил пытался выглядеть высокодуховным человеком, по сути, он — лишь бесхитростная, хотя и старательная обслуга для непритязательной, эстетствующей публики.

«Бездуховный человек может быть хорошо образован, но что толку»? — тихонько прошептал поэт. Теперь стала ясна разочарованность музыкантом, ведь в пятнадцать лет Аристарх считал того просветлённым и подспудно ждал ответов на свои вопросы, и невзлюбил лишь потому, что их не получил. Сейчас же, во всей полноте, пришло понимание, что загадочный солист в сущности — лишь сценический образ, иллюзия, за которой нет ничего, кроме, возможно, неплохой, но довольно однообразной музыки. Совершенно очевидно, умствующий Гребенщиков не способен дать совет для развития души просто потому, что не в состоянии это сделать. Он обычная поющая кукла для создания инфантильных иллюзий, и обижаться надо не на него, а на самого себя.

Майозубов ещё раз мысленно прокрутил вопиющую фразу престарелой звезды: «Чтобы понять свободу, надо иметь что-то в голове» и испытал невероятное презрение и одновременно многое для себя понял: «Нельзя искать там, где ничего нет, ну кроме миражей, конечно». После, успокоившись, осознал, что от творчества Гребенщикова можно ожидать только незамысловатое развлечение и такого рода люди созданы лишь для того, чтобы впечатлять, но не более. Гений жутко обозлился на себя, что раньше не подумал о столь простом выводе и закрыл свой внутренний гештальт довольно жёстким четверостишием:

Песни пел, очевидно, старался,

Думал истину всем нам прёшь

Но по факту в осадке остался,

Лишь банальный, душный пердёж…

«Твои мысли, поющая дорогуша, — очередная бессмыслица, произнесённая посредственным и весьма недалёким человеком», — вспоминая интервью, задумчиво прошептал Аристарх, резюмируя, что такое важное понятие, как «свобода» относится к Вечности, то есть к душе или духу, но ни в коем случае не к ограниченному куску наполненной эгоизмом плоти. Невозможно ощутить свободу, не осознавая духовную природу человека. С другой стороны, загадочно-таинственный образ музыкант создал отлично и многим это нравится, а высокие смыслы нужны только тем, кто их действительно ищет.

Спустя несколько напряжённых минут настойчивые думы о постоянном развитии трансформировалось в понимание необходимости пути к Высшему или, если хотите, пути к Богу.

— Ну как тебе музыка? — услышал Аристарх очень довольный голос Ани.

— Нормально…

— Надеюсь, ты пересмотрел своё отношение к юбиляру?

— Несомненно…

— Я же тебе говорила, надо идти вместе! — обрадовалась девушка.

— Соглашусь, ты оказалась права, плюс такая незабываемая прошлая ночь, — иронично улыбнулся, чуть уставший от самоанализа, Майозубов.

— Сегодня, если будешь себя хорошо вести, всё может повториться.

— Аня, я уже паинька.

— Ну тогда, Аристарх, как всё закончится, снова к тебе.

Когда подъехало такси с номером девятнадцать, поэт понял, что первый день из оставшихся двадцати потрачен безвозвратно, он находился в той же временной последовательности и той же точке пространства, однако провидение безжалостно забрало один день себе, оставив взамен лишь призрачный шанс найти выход из катастрофически сложной ситуации. Самое неприятное, что Аристарх совсем не знал, что нужно делать и искать, чтобы перестал тикать приближающий смерть счётчик. Впрочем, страх почему-то отсутствовал, а смущало только то, что после двадцати двух лет он прожил всего лишь несколько осознанных дней. И вроде бы сейчас ему за тридцать, но по факту он оставил переломный двухтысячный год меньше недели назад.

Как бы там ни было, цифра девятнадцать стала навязчиво преследовать гения, не оставляя шанса на то, что произошедшее — чистая случайность. Аристарх напряжённо думал, как можно обмануть Судьбу, но ответа пока не находил, а затем, после того как ветерок лёгкого самосожаления превратился в эмоциональный шквал, проявил волю, успокоился и решил, что с этого момента будет делать только то, что для него по-настоящему важно. Важным по-прежнему оставались стихи, образ жизни и непосредственно поиск смыслов и пусть остаётся всего девятнадцать дней, их можно прожить максимально полно и осознанно.

Никто не знает своего последнего дня, беззаботно живя в приятном неведении и безрассудстве, хотя всемирно известная чёрная старушка с косой уже записала твой адрес в маленький белый блокнотик и не жалея сил торопится, чтобы успеть ко времени, которое чудесным образом высветилось возле твоего имени. Поэт печально улыбнулся и тихо продекламировал, лёгший на его душевное состояние новый стих:

Последних впечатлений серый дым,

И тела тленного любимая тюрьма,

Всё это остаётся позади,

В плюющих в вечность изысках ума,

И лишь свободы бесконечной яд,

В пространстве из надежд и нечистот,

Заставит мучиться о том, что согрешил,

Чтоб выбрать новый кругооборот…

Глава тринадцатая. Тиканье счётчика.

Фирменный поезд «Лев Толстой» медленно отъехал от платформы Ленинградского вокзала. Аристарх бросил на него прощальный взгляд и посчитал, что тема с Аней закрыта и, что лучше всего, закрыта на самом пике восторга. Девушка упорхнула к подруге в Хельсинки, а перед отправлением сумела наговорить кучу красивых вещей, строя оптимистичные планы на будущее, которые в принципе не могли осуществиться, для Аристарха она оставалась пусть и самой восхитительной, но всё же, просто Музой. Грустил ли он? Безусловно. Но продолжения у этой истории по определению не могло быть. Смартфон показывал двадцать три часа восемнадцать минут, Майозубов печально усмехнулся цифре восемнадцать, посчитав, что это очередное напоминание об ещё одном ушедшем деньке. Мысли о жизни смешались с эмоциями, отчего в который раз родились стихи:

Я провожаю свою страсть,

В дорогой пахнущий вагон,

Её улыбка — её власть,

Прощанье, поцелуй, перрон,

Как бренна ты, в своей красе

Вновь снег в мерцанье фонарей

И снова остаюсь один

В глухом плену последних дней…

Майозубов шёл по ночной Москве, снежинки летели в лицо, а душа мучилась в растерянности, время ещё оставалось, но что делать, чтобы исправить ситуацию поэт не знал. Обращение к Бориске казалось бессмысленным, ибо после каждого разговора с последним, ситуация всегда только ухудшалась, других подсказок, так сказать свыше, он не видел, а интуиция предлагала просто расслабиться и плыть по неторопливому течению жизни. И он бы выбрал это «плыть по течению», но хотелось чуть больше определённости, а то, сами знаете, что там плавает, а этим «сами знаете» быть очень не хочется, тем более, если ты гений от рождения. С другой стороны, осталось всего восемнадцать дней, Муза уехала и, очевидно, навсегда, впереди отсутствие ясности, а позади огромный потенциал, который так и не раскроется, если не будет решена загадка интригана Бориски.

А есть ли решение в этом пространстве-времени, где я сейчас? — задался вполне логичным вопросом Аристарх. Счётчик дней по-прежнему крутился и захотелось