– Отчего же по глупости? – вздохнулархимандрит.

– Так ведь ужас какой! Сам зеленый, бугристый,зубищ полна пасть, и пастью этой он, фараон египетский, улыбается! Так-тожутко! И глазки малые, кровожадные, тоже с улыбочкой глядят! Ничего страшнее вжизни не видывала! И снится мне с тех пор, снится каждую ночь эта его кошмарнаяулыбка!

По тому, как взволновалась, возбудиласьпосетительница, до сего момента весьма спокойная и разумная, было видно, чтонервно-психическое лечение ей бы и в самом деле не повредило. Это ведь сколькоугодно бывает, что человек, во всех отношениях нормальный, даже рассудительный,на каком-нибудь одном пункте проявляет совершенную маниакальность. Было ясно,что для московской вдовы предметом такого помешательства стала африканскаярептилия.

Прослушав пересказ нескольких болезненныхсновидений, одно кошмарней другого (и все с непременным участием улыбчивогоящера), отец Виталий сдался: подошел к столу и, брызгая чернилами, быстронабросал несколько строк.

– Всё, дочь моя. Вот вам рекомендация.Поезжайте к Донату Саввичу, а у меня, извините, неотложные дела.

Госпожа Лисицына вскочила, непроизвольносхватившись рукой за намятые стулом филейные части, прочла записку и осталасьнедовольна.

– Нет, отче. Что это за рекомендация: “Прошувыслушать подательницу сего и по возможности оказать помощь”? Это вдепартаментах так пишут на прошении, когда отвязаться хотят. Вы, отче,построже, потребовательней напишите.

– Как это “потребовательней”?

– “Милостивый государь Донат Саввич, – сталадиктовать Полина Андреевна. – Вам известно, что я редко обременяю Вас просьбамиличного свойства, посему умоляю не отказать в исполнении этой моей петиции.Сердечнейшая моя приятельница и духовная сомысленница г-жа Лисицына,одолеваемая тяжким душевным недугом, нуждается в срочной…”

На “сердечнейшей приятельнице и духовнойсомысленнице” настоятель было заартачился, но Полина Андреевна снова уселась настул, достала из мешочка вязанье, стала рассказывать еще один сон: как снилсяей на ее хладном вдовьем ложе покойный супруг; обняла она его, поцеловала,вдруг видит – из-под ночного колпака мерзкая пасть зубастая, улыбчивая, и лапыстрашные давай бок когтить…

Архимандрит на что твердый был муж, а невыдержал, до конца ужасный сон не дослушал – капитулировал. Написалрекомендацию, как требовалось, слово в слово.

Получалось, что плоть госпожи Лисицыной снеслаиспытание стулом не напрасно – теперь можно было всерьез приступать красследованию.

То-то удивился бы преосвященный Виталий, еслиб послушал, как повела разговор взбалмошная московская дамочка с докторомКоровиным. Ни про улыбчивого ящера, ни про двусмысленные сновидения ПолинаАндреевна владельцу клиники рассказывать не стала. Поначалу она вообще почти нераскрывала рта, приглядываясь к уверенному бритому господину, читавшемурекомендательное письмо.

Заодно обвела взглядом и кабинет – самыйобычный, с дипломами и фотографиями на стенах. Необычной была только картина ввеликолепной бронзовой раме, что висела над столом: весьма убедительно идетально выписанный осьминог, в каждом из длинных пупырчатых щупальцев которогокорчилось по обнаженной человеческой фигурке. Физиономия монстра (если толькоглавотуловище исполинского моллюска можно назвать “физиономией”) удивительнонапоминала очкастое, властное лицо самого Доната Саввича, причем совершенноневозможно было определить, за счет чего достигнуто такое точное сходство –никакой карикатурности или искусственности в обличье гигантского спрута ненаблюдалось.

Дочитав записку архимандрита, доктор синтересом воззрился на гостью поверх своих золотых очков.

– Никогда не получал от отца Виталия стольнепререкаемого послания. Кем вы приходитесь высокопреподобному, что он этакусердствует? – Донат Саввич насмешливо улыбнулся. – “Сомысленница” –словечко-то какое. Неужели что-нибудь романтическое? Это было бы интересно спсихофизиологической точки зрения – я всегда числил отца настоятеляклассическим типажем нереализованного мужеложца. Скажите, госпожа… э-э-э…Лисицына, вы и в самом деле тяжко больны? Тут сказано: “Спасите исстрадавшуюсяот невыносимых мук женскую душу”. По первому впечатлению не очень похоже, чтобваша душа так уж исстрадалась.

Полина Андреевна, уже составившая себеопределенное мнение о хозяине кабинета, на письмо махнула рукой, беззаботнозасмеялась.

– Тут вы правы. И насчет архимандрита, скореевсего, тоже. Женщин он терпеть не может. Чем я беззастенчиво и воспользовалась,чтобы силой вырвать у бедняжки пропуск в вашу цитадель.

Доктор приподнял брови и слегка раздвинулуголки рта, как бы участвуя в смехе, но не полностью, а лишь отчасти.

– Зачем же я вам понадобился?

– О вас в Москве рассказывают столькоинтригующего! Мое решение отправиться в Новый Арарат на богомолье было порывом,удивившим меня саму. Знаете, как это бывает у нас, женщин? Вот приплыла я сюдаи совершенно не знаю, чем себя занять. Ну, попробовала молиться – порыв, увы,прошел. Сходила посмотреть на архимандрита. Еще покатаюсь на катере вокругархипелага… – Полина Андреевна развела руками. – А обратно мне плыть толькочерез четыре дня.

Искренность красивой молодой дамы нерассердила Коровина, а скорее развеселила.

– Так я для вас вроде аттракциона? – спросилон, улыбаясь уже полноценно, а не в четверть силы.

– Нет-нет, что вы! – испугалась легкомысленнаягостья, да сама и прыснула. – То есть, разве что в самом уважительном смысле.Нет, правда, мне рассказывали про вас совершеннейшие чудеса. Грех было бы невоспользоваться случаем!

А дальше, расположив к себе собеседникаоткровенностью, Полина повела беседу по законам правильного обхождения смужчинами. Закон номер один гласил: если хочешь понравиться мужчине – льсти.Чем мужчина умней и тоньше, тем умней и тоньше должна быть лесть. Чем онгрубее, тем грубее и похвалы. Поскольку доктор Коровин был явно не из глупцов,Полина Андреевна принялась плести кружева издалека.

Внезапно посерьезнев, госпожа Лисицынасказала: