Иветту это не смутило, она продолжала. Сказала, что ее отец – богатый адвокат, такой богатый, что, играя на бирже, от скуки надеется, что как-нибудь потеряет деньги. Она была желанным ребенком. Ее зачали в пробирке в клинике, потому что ее мать была уже в таком возрасте, когда риски для беременности высоки. Желанным ребенком она было только потому, что все остальное у ее родителей уже было. Кошка, собака, лошадь, машина, еще одна машина, и еще одна, дом, яхта, дача. Так почему бы не завести ребенка? А потом можно нанять еще няню. Молодую или красивую или даже молодую и красивую.

И так как у этой девочки с самого начала было все, она никогда не была довольна, всегда хотела еще больше. Стоило Иветте пропищать: «Вот это! Хочу!», ей покупали сразу две штуки – в розовом и в сиреневом цвете. К двенадцати годам, когда у нее было уже практически все и фантазия почти исчерпалась, она захотела сделать себе татуировку. Отец запретил. У Иветты не было опыта, как обходиться с запретами. Ее наполнила сухая ярость, и единственным, что пришло в голову, было поступить как отец, когда он не знал, что делать, – подать в суд. Она хотела по крайней мере его опозорить. И стала искать что-нибудь компрометирующее: секретные фотографии, имейлы – хоть что-нибудь. Она искала на шкафах, под кроватями, за полками. Отец был неглуп. Он регулярно сжигал свое прошлое и настоящее в камине. Кроме выписок по счету, конечно. И в них нашлось два перевода некоей Терезе Утпаддель. Суммы были такие большие, что Иветта ни секунды не сомневалась: это крупный шантаж. Она надеялась, что ее отец сделал что-то действительно плохое или постыдное, чем она тоже могла бы его шантажировать.

Странно было только то, что эти крупные суммы переводились так, будто скрывать тут нечего. Иветта попросила их домашнего работника нанять частного детектива. Работник этот был человек простой. Отец Иветты платил не очень щедро, а ему хотелось еще немного подзаработать. Частный детектив должен был выяснить, какая связь существует между Терезой Утпаддель и господином Тукерманом. На это у него ушло совсем немного времени. Вскоре он предоставил работнику отчет, а тот передал его Иветте. Из отчета следовало, что госпожа Утпаддель и господин Тукерман учились в одном университете. Бывшие однокашники рассказывали, что у этих двоих были любовные отношения, которые продлились примерно три года и прекратились, несмотря на беременность госпожи Утпаддель, впрочем, по ее инициативе. Так что, вероятно, господин Тукерман переводил госпоже Утпаддель финансовую поддержку на содержание их возможного общего ребенка, заключал детектив. Дальше Иветта заказала детективу найти фотографии этого ребенка. И не прошло и недели, как она их получила. Ребенок оказался тридцатитрехлетней женщиной по имени Инкен Утпаддель, которая была так похожа на отца, что дальнейшие вопросы отпали сами собой. Домашний работник поздравил Иветту с обретением сестры легким похлопыванием по плечу.

Иветта и правда обрадовалась, потому что у нее было почти все, а вот сестры до сих пор не было. Она представляла себе такую классную сестру, которая бы с ней разговаривала, любила бы те же песни, у которой было бы на нее время.

Прежде чем встретиться вживую, Иветта задумала узнать об Инкен побольше. Однако после очередного отчета детектива встречаться с сестрой ей расхотелось.

Детектив проделал большую работу и собрал печальную историю.

Отец никогда не давал денег на ее содержание и вообще ребенка не признал, просто сказал: это не мой ребенок. Мать Инкен писала письмо за письмом. В итоге они сошлись на единоразовой выплате. Но спустя несколько лет тишины стали приходить новые письма. Еще одна выплата, выше предыдущей. Условием этой выплаты было то, что мать Инкен не будет обращаться в органы опеки, и это условие она выполнила. Когда Инкен было восемь лет, ее мать умерла от рака. Дочери она всегда рассказывала, что ее отец был ярмарочным боксером. Конечно, ребенку слышать такое было неприятно – это же как сказать, что ты по знаку зодиака Мокрица. Ты, конечно, знаешь, что это чушь и не имеет к тебе никакого отношения, но ярмарочный боксер остается ярмарочным боксером, а мокрица – мокрицей. Потом Инкен воспитывала бабушка, и с ней она жила до самой ее смерти. С семнадцати лет Инкен получала деньги на уход за бабушкой. Вместо того чтобы ходить на танцы, девушка ходила гулять с бабкой, а когда та и для этого стала слишком слаба, они просто сидели дома. Инкен включала ей телевизор – программа за завтраком, утренние передачи, полуденный тележурнал, дневные передачи, вечерние, какой-нибудь фильм, лучше всего классический. Инкен делала бутерброды и резала их на маленькие кусочки, смешивала витамины, причесывала бабушку и целовала ее в дряблые губы. Денег хватало едва-едва. Когда бабушка умерла, Инкен уже стукнуло двадцать девять. Ни профессии, ни образования у нее не было. Она стала ухаживать за стариками в их городке и убирала в евангелическом детском саду. Жила она одна в бабушкиной квартире и донашивала бабушкину одежду. Бабушкины наряды. Скоро ее стали считать слегка с приветом. Кто-то предложил ей новую работу в благотворительном магазине. Там она должна была принимать пожертвованные вещи и продавать их по одному евро. Эту работу она потеряла, потому что воровала. Тащила «все, что только можно».

Так было написано в отчете частного детектива, но на самом деле крала она по большей части бусы и браслеты. А еще обручи для волос и кольца. Потом – одежду, больше всего – шапки и шарфы. Потом – часы и сумки. Она любила пустые кошельки. Пазлы. Пледы. Ремни. Ключи. Замки. Булавки для галстуков. Ордена. Ножовки. Чашки. Битые фарфоровые фигурки. Старые фотоальбомы. Кассеты. Диски. Пластинки. Детские носовые платки. Мягкие игрушки. Бинокли. Фонарики. Ложки. Старые мобильные телефоны. Шариковые ручки.

Ещё ей нравились кружки. Особенно пивные. А также подставки под пивные кружки. И открытки. И походные карты. И стенные карты. И компасы. И трекинговые палки. И охотничьи шляпы. И складные ножи. И точилки для карандашей. И провода. От мобильников, от телевизоров, удлинители и тройники.

Ей все казалось ценным, потому что у нее самой не было ничего. Совсем. Она часами ходила по помойкам. Думала, что однажды все это продаст. Как-нибудь арендует прилавок на блошином рынке и заработает денег. Но прилавок она так и не арендовала. И всегда говорила, что могла бы, если б захотела. Просто не хотела. Она подбирала вещи с обочин, на которых было написано «отдаю даром». А еще – кошек. Частный детектив насчитал их у нее не меньше тридцати.

– И тогда мне расхотелось с ней знакомиться, – сказала Иветта. – Сестрой больше, сестрой меньше.

Образы, которая вызвала история Инкен в моей голове, постепенно растворялись и расплывались…

И вот я снова в лесу. Лето, светло, свежо, чисто. В таком лесу, конечно, не совсем чисто, но гадкой грязи не было, только лес. Лес тоже все тащит к себе. Ничего не отдает обратно. Он всё использует, всё преобразует.

– И что, ты так с ней и не связалась? – спросила Антония.

Иветта покачала головой.

– И денег ей ни разу не послала? – глаза у Антонии увлажнились.

– Да она бы все равно накупила на них какой-нибудь дряни.