Странно было, что не нашли родителей Табеи Франк. Ни взбешенной матери, ни боязливого отца. Словно никакую Табею Франк вообще никто не терял. Но такое имя значилось в списке записавшихся в лагерь, который водитель Бруно принес в полицию.

А что мы делали в это время? Заботились о себе и о собаках. Добывали пропитание себе и собакам. Мы ни о чем таком не думали и просто играли в лесу.

Раньше, говоря «у меня много дел», я имела в виду, что домашние задания не оставляют мне времени на телевизор.

Теперь у меня не было времени рассматривать лес. Я всегда думала, что лес для того и существует, чтобы на него смотреть. Как закат солнца. Садишься перед ним – или, в случае с лесом, посреди него, – а потом выдаешь пару индейских мудростей. Круговорот всего. Животные. Контрасты. Тишина. Спокойствие.

Для нас лес был вроде супермаркета. Сорвать что-то стоит трех царапин, насобирать – стоит пота.

Лес был для нас спутником. Восьмой девочкой.

Лес был нашим жилищем. Мы в нем обустроились.

Здесь у нас спальня. После сна в ней надо прибираться. Скатывать спальники, складывать их в черный мусорный пакет, пакет вешать на крюк. А вот здесь, например, коридор. Он не совсем прямой, в нем песчаный ковер, по нему мы ходим, если из спальни направляемся в ванную. Там, где я съехала в ручей, мы моемся. В ручье мы умываемся и стираем одежду; собаки моются самостоятельно. С утра мы разбиваемся на маленькие группки. Каждая приносит воду, сколько может. Для этого мы используем походную посуду. У нас есть котелки с ручкой как у ведра. Если повесить их с обеих сторон на крепкую палку, можно принести два полных котелка. Положив эту палку, как коромысло, на плечи, я чувствовала себя как в машине времени. В лесу почти ничто не указывало на то, какое на дворе столетие, а ношение воды старо, как сам человек. Я, как служанка, надрывалась за пару талеров. Как придворная посудомойка, таскала воду для королевских фазанов. Как оруженосец рыцаря, отвечала за лошадей – за молодого серого в яблоках жеребца и старого вороного коня. Носила воду, чтобы помыть больную бабку, лежащую при смерти. Я носила воду, когда загорелся сарай и мы потеряли чуть ли не весь урожай.

По выходным через нашу ванную проходили грибники. Ранним утром они несли пустые корзинки в лес, а потом обратно – полные. В питомник никто никогда не ходил. Выглядел он негостеприимно, и, видимо, все знали, что ни грибов, ни ягод там не растет.

Вообще-то мы делали именно то, чего хотели от нас родители: проводили каникулы в веселом летнем лагере, школе выживания на природе. Нам было весело, и мы учились выживать. Были сами себе вожатыми.

Самое спокойное время у нас было вечером. Мы садились ужинать голодными и, наевшись, оставались сидеть – отдых после рабочего дня.

Это было время, когда мы подрезали ногти и когти, расчесывали волосы и вычесывали шерсть, мыли посуду в тазике, тренировали команды «сидеть» и «место», искали у животных клещей.

Темнота рядила лес в совсем иные одежды. Было так темно, словно мы где-то далеко в космосе. Вокруг ни звука. И только звезды, чтобы ориентироваться.

Мы переняли старый обычай наших родителей, дедов, древних людей – в темноте сидеть у огня. Наш вечерний костер, маленький, из трех палок подрагивал во тьме. Огненного зверя подкармливали скупо, чтобы он не разрастался, но постоянно, чтобы он был, пока мы не заснем. Он с хрустом поедал свои палочки и не лаял.

Бея внесла предложение. Она сказала, что нам нужно учиться и узнавать новое. О растениях, местности, собаках. Предложение было принято.

Все были довольны. С ума сойти: у нас каникулы, а мы собираемся заняться учебой! Только это была не учеба. Это слово напоминало раненую лягушку, которая уже никогда весело не запрыгает. Учеба – это вонючее школьное здание, туалеты, молоко, куртки, хомячки в кабинете биологии. И вот мы говорим «мы учимся», а делаем это так, как нам хочется. Не разводилово вроде школьного «проекта», когда тебе говорят, что «нужно участвовать», «привносить собственные идеи», всякое такое… Только и слышишь «Ну придумай что-нибудь!» Нет! Стоп! Так не пойдет. У нас все по-другому!

Каждая из нас стала специалистом в какой-то области. С некоторыми вопросов не возникало.

Область Фрайгунды – воспитание собак. Мы об этом знали слишком мало, а она, может, даже слишком много.

У Аннушки, конечно, лечебные травы.

Область Рики – еда, питание, кулинария.

Бея умела хорошо ориентироваться. Она сказала, что хоть у нее это и врожденное, но вполне можно и натренироваться.

Антония была фанаткой погоды, все равно какой. Она знала, почему облака ведут себя так или иначе. Когда ей позволяли немного поговорить про атмосферное давление, у нее прямо сияли глаза. Облака то, ветер се, восходящие и нисходящие потоки воздуха, вода, все эти взаимосвязи. При ней невозможно было вскользь упомянуть о погоде. Если кто-то из нас говорил, не подумав: «Ого, а сегодня теплее, чем вчера», – Антония тут же принималась все объяснять. А когда она так важно пищала, казалось, что мышка вдруг стала канцлером.

Иветта сказала, что она хорошо разбирается в лошадях. Тут Бея громко заржала:

– Что-нибудь еще такое же бесполезное?

Рика предложила:

– Лыжи. Или советы по макияжу.

– А я-то думала, что нам нельзя смеяться друг над другом, – проворчала Иветта. И это она, которая считала наши правила дурацкими и постоянно брюзжала. Для нее подходящей пословицей могло бы быть: знает лиса, что ей на руку, а что не на руку – ведать не ведает. Только, к сожалению, такой пословицы не существует.

– Да, друг над другом смеяться нельзя, но с тобой соблюдать это правило ужасно трудно, – сказала Бея.

Иветта заявила, что ей не хочется в этом участвовать. Это же добровольно, так? Тогда она имеет право вообще ничего не делать.

– Я буду вроде памятника. Буду лениво сидеть тут и там и напоминать вам, что здесь каждая имеет право делать то, что хочет.

Все на нее посмотрели, но совсем не так, как смотрят на памятник. Скорее, как на трофическую язву.

Бея, к моему удивлению, кивнула.

– Окей, ты будешь нашим памятником свободе. Отлично. Общество становится сильнее, если терпимо относится к тем, кто не хочет в него интегрироваться. А ты? – она взглянула на меня.

Мда, а что я? Было ясно, что очередь до меня дойдет последней. Я помалкивала, пока было можно. Ну, не могла же я сказать «я ничего не умею», или «я умею разгадывать загадки», или «мои родители замечательно делают уборку, наверняка я тоже это умею». Нет, это все чушь!

Рика сказала, ей может понадобиться помощь. То есть она умеет готовить, но ей нужен кто-то, кто сможет почитать и разобраться, какие грибы годятся в пищу или какие ягоды съедобны и все такое. Может, мы даже злаки найдем.

Аннушка сказала, что в сборе трав ей тоже может понадобиться помощь. Вот так я стала собирательницей трав, ягод и грибов. Я даже была неплоха в этом деле. Я умею внимательно смотреть. А еще у меня была правильная для этого собака: Кайтек чуял множество грибов, да и скорость передвижения грибника ему как раз подходила.