они единое целое с ветром, что подхватывал их, вознося вверх. Ее движения становились резкими и напоминали удары, а порой представлялось, что она видит и чувствует что-то, что доступно лишь ей одной.

Когда Иола пришла в себя, солнце уже клонилось к закату, но смотря на то, как алые лучи раскрашивают снежные шапки высоких гор, она чувствовала покой – такое желанное для нее чувство, не омраченное переживаниями и чувством вины.

В замке они оказались, лишь когда солнце почти скрылось за горизонтом. Суми вернулся из леса с перепачканной в крови мордой и с парой зайцев в зубах. Пожалуй, сейчас они оба ощущали себя полностью довольными жизнью. Каждый получил то, что так сильно хотел. Приняв добычу, которую Суми принес для нее, и притулив ее к седельным сумкам, они направились в обратный путь. Молчаливые, умиротворенные и сытые, каждый по-своему, но все же.

– Почаще бы так, – довольно улыбнулась Йолинь, въезжая на скотный двор и легко соскакивая со своего маленького извозчика. Сейчас она хотела найти Веню и передать ей принесенные трофеи, потому, встретив одного из мужчин, что жили в замке, поинтересовалась, не видел ли он ее подругу.

– С полчаса назад была в западном крыле. Скоро день весеннего солнцестояния, пора готовиться к праздникам, – просто ответил мужчина и заспешил по своим делам.

«Западном? Там, где происходит прием населения?» – лишь удивленно подумала девушка, припоминая, как Веня говорила ей, где с утра пропадает ее муж.

Она знала, о каком празднике говорил мужчина. День, когда лето набирает свою силу, когда суровая весна окончательно уступает свои права не менее суровому лету, на взгляд аирца, конечно. На самом деле Иола находила такой климат вполне себе комфортным. Не было той удушающей жары, как это было летом в Аире.

Заканчивалась весна, и сейчас многие северянки собирали первые ранние ягоды мороши, мелкие, кислые, синие и на вид совершенно несъедобные, хотя на Севере ценились за свои полезные свойства. Но именно их созревание знаменовало приход лета.

Иола слышала о подобных празднествах, живя в столице, но участия никогда ни в чем подобном не принимала. Хотя, скорее всего, не примет и тут.

Задумавшись о том, что вообще ей известно о традициях северян, она не спеша дошла до западного крыла. Уже поднимаясь по лестнице, толком не обращая внимания ни на кого вокруг, а лишь смотря себе под ноги, она сперва и не поняла, что за препятствие возникло у нее на пути.

Расшитые разноцветным бисером туфельки, длинный подол платья изумрудного цвета, украшенный искусно вышитыми листочками тонкий плетеный поясок на девичьей талии, светлые косы, цвет которых мог принадлежать лишь одной знакомой ей северянке.

– Добрый вечер, – донеслось до принцессы сверху, так как Марсия стояла на несколько ступеней выше, да и в жизни была крупнее Йолинь.

Тем не менее принцесса лишь подняла взгляд, но не голову, отвечая ей:

– Добрый, – повторила она лишь часть приветствия и посмотрела уже так, словно Марсия растаяла в воздухе.

– Пренебрегаешь мной? – с неожиданной злостью оскалилась женщина, когда принцесса сделала еще один шажок по ступенькам.

Йолинь даже не остановилась, чтобы ответить, а просто не спеша продолжила подъем так, словно все это время с ней никто не говорил и поблизости никого не было.

– И зря! – ожесточенно припечатала Марсия, глядя на точеный профиль соперницы, что сейчас практически поравнялась с ней. – Зря не обращаешь внимания на ту, кто носит под сердцем дитя Властителя Грозового Перевала, – практически выплюнула она последние слова.

На краткий миг Йолинь показалось, что ее ударили под дых. Казалось, она забыла, как правильно дышать. Лишь медленно обернулась к северянке, и та неожиданно пошатнулась, увидев ту тьму без дна, что плескалась в черных глазах принцессы Аира. Казалось, там засиял черный, промораживающий насквозь лед, в то время как на лице принцессы не дрогнул ни единый мускул.

– Знаешь ли ты, – прошелестел в тишине голос принцессы, – женщина Севера, сколько детей у моего отца?

Марсия неожиданно моргнула, оказавшись не готовой к такому вопросу, но все же ответила то, что знала:

– Трое, – гордо вздернув подбородок, сказала она.

– Нет, – покачала головой принцесса. – Их больше двадцати… было. Их рожали такие же, как ты. Женщины, не имевшие права принять семя Императора. Те, кто не был отмечен Солнцем в супруги моему отцу. Их дети рождались и умирали по воле моего отца потому, как считались проклятыми, а скорее и возможной помехой на пути к власти для моих братьев. Но разве виноваты были они в этом? Нет, – тихонько покачала головой принцесса. – То была вина моего отца и тех, кто думал, что рожденный от Императора сын, сумеет возвысить их над миром Аира. Но есть вершины, которых не достигнуть… понимаешь ли ты, к чему я клоню?

– Ты угрожаешь мне? – зло встрепенулась Марсия, совершенно не ожидая ласковой, чуть теплой улыбки в ответ.

– Я никогда не угрожаю, – покачала головой принцесса. – Я говорю тебе беречь то, что действительно дорого, – посмотрела она на живот соперницы, – а не гнаться за призрачными пиками северных гор. Их не одолеть за счет другого.

Йолинь и правда пыталась объяснить этой женщине прописные для себя истины. Она слишком хорошо помнила молоденьких наложниц, которые сознательно отказывались от приема отваров, что могли бы предотвратить нежелательные беременности.

Помнила детей, которые рождались и не рабами (ведь разве может быть сын Императора рабом?), но и не свободными людьми (разве сын рабыни не раб?).

Помнила, как по ночам уносили их маленькие тела, чтобы сжечь на безымянном костре, что вспыхнет с первыми лучами солнца.

Помнила, как когда ей было шесть или семь лет, одна из наложниц родила от ее отца. И маленькая принцесса, тайком подслушав разговоры слуг об этом, пришла посмотреть на маленького брата. Как волнительно это было. Каким красивым он показался ей тогда! Такой крошечный малыш… И как, услышав шум за дверью, пряталась за ширмой, стараясь остаться никем не замеченной. И как трусливо затыкала себе рот руками, лишь бы не закричать, когда стражники отца…

Горько поджав губы, она попыталась отогнать непрошеные воспоминания.

Принятие вины – вот ее проклятье…

Конечно, на Севере могло быть все иначе, и Рик никогда бы не поступил так с собственным ребенком. Но страхи и понимание мира, впитанное еще в детстве, отпускают нас порой куда сложнее, чем то, что мы познаем, уже будучи взрослыми. Вот и Йолинь ни за что бы на месте такой, как Марсия, не сказала бы о своей беременности от облеченного властью человека во всеуслышание! Никогда! Должно