— Эта идея меня не вдохновляет, — съязвилая. — Не люблю играть втемную. По опыту знаю: жутко невыгодно.

— Ты будешь присутствовать при нашем разговоре. Такойвариант устроит?

— А он согласится? — усомнилась я. — Есличестно, мы с ним не очень дружим.

— Держи язык за зубами и, главное, не пытайся острить,все остальное я беру на себя.

Он остановил машину и начал звонить, а я вышла и удалиласьметров на пять, демонстрируя тем самым полное доверие частным сыщикам снастоящей лицензией. Вряд ли разговор с Батом поможет напасть на след Ваньки,если Толстяк мне не врал, конечно. Лучше бы заняться мотоциклистом… нопренебрегать никакой маломальской возможностью я не имею права…

— Он подъедет на площадь Маяковского, в восемь часов. Япредупредил, что ты со мной.

— Он был счастлив?

— Я же просил: не пытайся острить. Юмор висельника не клицу красивой женщине.

— Ты это серьезно? — поразилась я.

— Насчет юмора?

— Нет, насчет красивой.

— А-а… Ты давно не видела себя в зеркале и забыла, каквыглядишь.

— Ладно, выберу время и непременно освежу впечатления.

— Замечательно. А сейчас поехали в какое-нибудь кафе, яоголодал и в таком состоянии буквально ни на что не годен.

— Платить будет бедный парень?

— Конечно. Каюсь, люблю иногда приврать, так, самуюмалость.

Площадь Маяковского в действительности вовсе не былаплощадью. Проспект справа расширялся вплоть до зеленой лужайки перед древнимсобором, слева, возле здания Исторического музея, приютился небольшой скверик скустами сирени, а в центре его памятник Маяковскому. Чем приглянулся поэт отцамгорода, понять трудно, Владимир Владимирович никогда в наших краях не бывал, нопамятник здесь имел. Была еще городская библиотека, названная его именем.Иногда в голову приходят очень странные мысли. В ожидании Бата я думала о том,что великий поэт был крупным мужчиной, а наш памятник вышел уж очень небольшим,вовсе не похожим на собрата в столице: маленький, неказистый, в светлое завтране зовет и сам вроде бы никуда не собирается. Не правильный какой-то памятник.Если б Гоголь так стоял: задумчиво и отрешенно, или, к примеру, Пушкин — онопонятно, а вот Маяковский…

— Бат приехал, — сказал Саша, и Маяковскогопришлось оставить в покое.

Саша договорился встретиться с бывшим соратником в городскомпарке, который начинался сразу же за Историческим музеем, но мы решилидожидаться его приезда на площади, отошли подальше от проезжей части иустроились на скамейке метрах в тридцати от собора. Я ела мороженое, а Сашаследил за дорогой.

Бат объехал сквер с Маяковским, поставил машину на стоянкепрямо возле музея и зашагал в сторону парка.

Мы поднялись и торопливо направились следом, стараясь нетерять его из виду. Я собиралась нарушить Сашин запрет и произнести при встречечто-нибудь бодрящее, Саша хмурился и вел себя немного странно, точно чего-тоопасался: может, они с Батом не такие уж дружки и мне тоже следует навостритьуши? Впоследствии я по достоинству оценила Сашину интуицию. Все произошломгновенно: мы, лавируя в потоке граждан, торопливо пробирались к скверу, а Батуже подходил к воротам парка, но вдруг развернулся на пятках и, нелепо взмахнуврукой, рухнул на асфальт. А Саша упал на тротуар, больно дернув меня за локоть,так, что я тоже вытянулась во весь рост.

— О, черт! — рявкнул он и повторил еще раза три состервенением:

— Черт, черт, черт!..

Закричала женщина, совсем рядом скрипнули тормоза, и кто-товзвыл: «Убили!»

Народ в основном разделялся на две группы: одни кинулись всторону парка, влекомые любопытством, другие легли на асфальт, время от временис интересом поднимая головы.

— Что делается, а? — восхищенно пролепетала теткарядом со мной, а я сочувственно кивнула, одновременно прикидывая, не пора ливыбираться отсюда. Если убийца Бата решит разделаться с нами, для него этолегче легкого: лежа на тротуаре среди десятка поверженных тел, мы являлисьотличной мишенью.

Саша, должно быть, думал так же, потому что, резкоподнявшись, побежал в сторону радиоцентра, рядом с которым мы оставили машину,и при этом тащил за рукав меня. Радиоцентра мы достигли в рекордно короткоевремя, милиционер выскочил из проходной нам навстречу и возбужденно спросил:

— Что случилось?

— Вроде стреляли… — отмахнулся Саша.

— Ну, что делается, а? — совсем как тетканесколько Минут назад, ахнул милиционер, сделал пару шагов в сторону сквера,но, как видно, вспомнив о своих обязанностях, вернулся в проходную, со злостьюхлопнув дверью. К этому моменту мы уже тронулись с места.

— Куда едем? — спросила я.

— На квартиру Бата. Вдруг там отыщется что-нибудьинтересное?

— Не думаю, что это хорошая идея, — заметила я. —Вполне вероятно, квартиру захотят осмотреть менты.

— Они посетят ту, где он прописан. Ничего серьезного онтам держать не станет.

— Выходит, есть еще квартира? — В ответ Сашакивнул.

Конспиративная квартира убитого Коротышки находилась вцентре города: небольшой четырехэтажный дом с двумя подъездами, с виду вполнеприличный. Квартира тоже выглядела прилично. Дверь Саша открыл с легкостьюфокусника, хоть и утверждал, что ключей от чужого жилища не имеет. Я прошласьпо квартире с некоторым любопытством. Бат успел-таки произвести на менявпечатление. Первое, что бросилось в глаза, фотография в гостиной на полке вдорогой темно-коричневой рамке с позолотой. На фотографии был запечатлен самБат в обнимку с Сашей и еще каким-то парнем, все трое в пятнистой форме и лихозаломленных на одно ухо беретах.

— Неплохо выглядишь, — кивнула я подошедшему сзадиСаше. Он извлек фото из рамки и убрал в бумажник, сказал, точно извиняясь:

— Это было давно…

Должно быть, он прав… На фотографии у покойного Коротышкиотсутствовал леденящий душу взгляд, как видно, он приобрел его позднее.

Саша принялся осматривать вещи, но делал это вяло. Закончилпримерно через полчаса и как будто успокоился, хотя и забыл сообщить мне: нашелчто-нибудь ценное или нет. У меня сложилось впечатление, что приехал он зафотографией.

Все это время я сидела в кресле, краем глаза наблюдала заего передвижениями и пыталась думать. Саша устроился на диване и хмуропосмотрел на меня, затем отвел глаза и вздохнул.