Она отказалась. Сказала, что надо что-то делать. В ней открылась энергия. Пошла в магазин за водкой.

А я пойду встречаться с похоронным агентом, который отдаст мне справку о смерти моего сына.

Не хочу звать похоронного агента домой. Пойду встречаться.

Справка о смерти моего сына.

Зачем теперь это все?

Зачем?

_______________________________________________

Ох, как мне все это нравилось!

Может, я, конечно, гад и сволочь. Но меня все это сильно прикалывало.

Я прятался во дворе, чтобы меня не увидел кто-нибудь из соседей.

Оказалось, что напротив нашего подъезда есть трансформаторная будка. Я ее никогда раньше не замечал.

Спрятался за нее – ждать.

Это было прикольно: как будто я – разведчик или шпион из фильма.

Сначала из подъезда появилась мама. Она шла спокойно и уверенно.

У меня возникло минутное желание броситься к ней. Но я сдержался. Раз она живет с мужчиной, для которого куртка и человек – это одно и то же, то пусть себе пострадает немножко, пока я буду свои похороны разглядывать.

На домашнем телефоне автоответчика не было. Я набрал номер, чтобы понять: дома ли отец.

Отец взял трубку.

Я отрубился и начал думать, что бы такое придумать, чтобы выманить отца из дома.

Думал я, видимо, слишком долго, отец сам вышел.

Шагал он легко, стремительно, как человек, у которого есть какое-то важное дело.

Я огляделся по сторонам, как шпион, выглядывающий – нет ли за ним хвоста, и, почему-то пригнувшись, юркнул в подъезд.

Это, конечно, прикольно: ходить по собственной квартире, как вор, прислушиваясь, не хлопнет ли дверь лифта.

Первым делом я бросился к Ляге.

Как ни в чем не бывало, она сидела на острове и как будто ждала меня.

Ее никто не заметил!

Предки ведь наверняка заходили в мою комнату, плакали там типа «ах, ах, ах… Наш бедный сын… Наш бедный сын…»

А лягушку не заметили. Как такое может быть?

Они, наверное, могут замечать только то, что хотят. Как отец в морге.

Я дал Ляге еды и пошел собираться.

Надо было взять макбук. Я был уверен, что родители не заметят его исчезновения. Они когда-то купили мне его и благополучно забыли о его существовании.

Взял рюкзак, с которым ходил в школу, вытряс в ящик стола все учебники и тетради, положил макбук.

Что еще?

Зарядник для него и для телефона.

Для телефона? Зачем? Пока я труп, я не могу никому звонить.

Хотя…

– Здравствуйте… Я звоню вам с того света… Как вы тут поживаете?

Нет, это перебор.

Так. Зарядник для макбука.

Пошел на кухню, достал из холодильника бутылку кефира, из хлебницы – половинку начавшего плесневеть батона. Из шкафа достал пачку печенья. С едой, как всегда, было не очень.

Отсутствие еды, как и ее присутствие, не замечает никто.

Что еще?

Деньги.

Немножко у меня есть, но надо бы еще.

Начал лазить по карманам родительской одежды и кое-чего наскреб. Особенно у отца. Мама-то – бухгалтер, у нее особое отношение к деньгам, а отец более безалаберный.

Я совершенно не понимал, ни где буду ночевать, ни куда пойду. И это было чудесно: воля – она воля и есть.

Я вошел в свою комнату, огляделся.

Взял, на всякий случай, блокнот и ручку.

Что еще?

И тут скрипнула дверь. Родители. Вернулись оба.

Я стоял в своей комнате не дыша.

– Пойдем чаю попьем, – сказала мама.

– Ага, – ответил отец.

Они, видимо, купили водки. На мои похороны. Я слышал характерный звон.

Мама сказала:

– Поставь за холодильник. Там есть место как раз.

Сердце колотилось, как тогда у Ирки.

Не думать про это, не думать…

Из крана заурчала вода. Дзинькнула крышка заварного чайника – мама собиралась заваривать чай.

Еще легкий, короткий звон – это отец положил на стол чайные ложки.

– Там печенье должно быть в шкафу, – вздохнула мама.

Скрипнула дверь шкафа… Сколько я помню себя, она всегда скрипела.

– Нету, – вздохнул отец.

– Значит, съела и не заметила. Как во сне живу. Не могу поверить в реальность происходящего.

– Я тоже.

Заурчала вода – налили кипяток в заварной чайник.

Сейчас мама скажет: «Пусть минут пять постоит. Заварится».

– Пусть минут пять постоит. Заварится, – вздохнула мама.

Они не говорили – они обменивались вздохами. Это было грустно.

И тут у отца зазвонил мобильник.

– Да, – сказал он. – Конечно. Как это готовиться? Что вы говорите такое? Да. Да. Я знаю, что Земское. Спасибо.

Стало тихо. Недолго. Но как-то очень тихо. Совсем.

Потом мама вздохнула:

– Кто это?

– Следователь. Он сказал, что следов насильственной смерти не обнаружено.

– Ты же говорил: лицо в крови…

– Он сам упал.

– А от чего умер наш мальчик?

– Алкогольная интоксикация.

– Он же не пил совсем!

– Так бывает, когда человек не пьет, а потом много выпьет.

Какой же мой отец козел! Какой же он мерзкий козел!

– Сказали, что я не могу его увидеть. Лицо разбито.

– Ты звонила туда?

– Ходила.

– Послезавтра похороны.

– Так быстро?

– А там выходные, праздники. Они просили быстрей. Ты знаешь, может, это и к лучшему… А то разговоры все эти: мальчишка упился, умер… Зачем это?

– Но я хочу его видеть! – робко сказала мама.

– Это невозможно, – сказал отец без всякого вздоха. – Давай без истерик, ладно?

И снова рухнула тишина.

Отец опять вздохнул:

– Ты знаешь, это… Я дома останусь… Ну, я тут… Это…

– Конечно…

– Мне кажется, что со смертью Сережки… Как-то все… Как я уйду из дома, где он жил? И вообще… Как мы теперь порознь? Как?..

– Не надо, – вздохнула мама. И потом повторила твердо. – Не надо про все. Не надо. Это такая ерунда сейчас. Ерунда такая.