Внезапно охранник выскочил из будки и закричал Янине, чтобы она немедленно заканчивала и убиралась. Перцановская изумленно смотрела, как Янина, даже не вздрогнув, спокойно объясняла ему на отличном немецком, что ей позволено обсуждать с доктором потребности лазарета, узнавать количество пациентов, нуждающихся в дополнительном питании, а также записывать необходимую информацию. Более того, поскольку в кузове грузовика бидоны с разными видами супа и разный хлеб, она должна показать доктору, где что находится. Когда Янина с Перцановской забрались в кузов и Янина начала показывать, где какой суп и хлеб, она потихоньку, на польском, спросила Перцановскую, не хочет ли та кому-нибудь что-нибудь передать. Перцановская, чувствуя на себе взгляд охранника, чуть заметно кивнула. Тогда Янина, с блокнотом в руках, сказала представителю медицинской службы, что должна записать данные сотрудников, принявших доставку. Медик назвал свою фамилию, а Перцановская прошептала ей адрес в Люблине и короткое сообщение, которое надо было туда передать.

Затем несколько эсэсовцев сели в грузовики и проехали на территорию лагеря строгого надзора. Дежурный сообщил Янине, что бидоны она сможет забрать у ворот завтра в час дня. Янина посмотрела, как Перцановская медленно идет обратно по дороге в ад. Эта картина еще несколько дней стояла у нее перед глазами.

Но на самом деле Перцановская улыбалась. «Снаружи есть храбрые люди, которые идут на риск ради узников Майданека», – думала она. Внезапно ей стало ясно, что вызывает у нее улыбку: надежда.

Когда Янина вернулась со следующей доставкой, она встретилась с Перцановской и заключенным по фамилии Баржельский из Поля 5, чей номер – 15 – указывал на то, что он старожил лагеря. Их сопровождали охранник-эсэсовец и женщина в форме Aufseherin, женской охраны концентрационных лагерей. Женщина любезно улыбнулась Янине и извинилась за перчатки – безупречно белые, – которые были слишком тугими, чтобы снять их для рукопожатия. После того как Янина отчиталась о содержимом доставки, женщина воскликнула:

– Суп наверняка очень вкусный, ведь польки – отличные поварихи. Я рада, что наши пациенты будут хорошо питаться. Даже наш персонал не получает такого питательного супа!

Прежде чем Янина успела ответить на замечание охранницы, которая точно не выглядела изголодавшейся, Перцановская поднесла палец к губам, советуя ей молчать. Янина ничего не сказала.

Женщиной была Элсе Эрих, комендант женского концентрационного лагеря Майданек, известная своими солдафонскими манерами и методичностью, с которой она ежедневно избивала заключенных до крови плеткой, всегда торчавшей у нее из-за голенища сапога. Во время перекличек в женском лагере она высматривала заключенных, которые выглядели непригодными для работы, и отправляла их в газовые камеры. Она также участвовала в отборах прибывавших в лагерь еврейских семей, отрывала детей от матерей и отправляла их в грузовики, которые отвозили жертв на казнь. Однажды, когда Перцановская попросила молока для белорусских малышей, находящихся в лагере, Эрих залепила ей пощечину и закричала:

– Здесь не санаторий, а лагерь смерти![203]

В тот день, завершив доставку, Янина отправилась в администрацию отдавать накладные. Когда она снимала пальто, из ее кармана выпала записка. С колотящимся сердцем Янина быстро схватила ее и спрятала. Что, если Aufseherin подложила записку, чтобы скомпрометировать Янину? Вернувшись к себе в офис, она узнала, что записка была от Баржельского: «Для больных туберкулезом нужны овомальтин и препараты кальция. Не можем попросить лагерных докторов, потому что тяжело больных немедленно отправляют в крематорий. Пожалуйста, привезите со следующей доставкой – очень срочно!» Она понятия не имела, как Баржельскому удалось сунуть записку ей в карман на глазах у СС.

Янина переговорила с коллегами из ОПУС насчет того, как доставить медикаменты Баржельскому. Они предложили сделать в нескольких молочных бидонах второе дно. На следующий день жестянщик, присланный АК, выполнил их заказ. Теперь Янине оставалось придумать, как дать Баржельскому знать, где искать контрабанду. Даже если он сам будет принимать доставку, она не осмелится сказать ему, потому что по вторникам дежурит Хоффманн, который знает польский язык.

Во вторник Янина совершила свой первый контрабандный рейд в Майданек. Хоффманн действительно дежурил; он позвал ее в свою будку.

– Этот ваш комитет, похоже, сильно беспокоится о заключенных, – сказал он. – Польский Красный Крест присылает сюда просто какого-то парня, а ГОС – лично вас.

Янину впечатлило то, что он понимает разницу между ГОС и польским Красным Крестом; большинство людей приписывали всю деятельность по помощи заключенным последнему.

Слегка смущенный, Хоффманн продолжал.

– В прачечной работает одна женщина, сильно больная. Ей, бедняжке, очень нужно молоко. Я мог бы его купить, но нас не выпускают отсюда. Может, вы раздобудете для нее немного?

Просьба Хоффманна могла быть ловушкой, и Янина это понимала, но интуиция подсказывала ей обратное. Взвесив все за и против, она решила, что шанс заручиться его поддержкой стоит того, особенно с учетом контрабанды, которую она привезла в тот день. Она сочувственно кивнула эсэсовцу и ответила:

– Если для вас это важно, то конечно, я привезу для нее немного молока. У одного моего коллеги раньше было поместье; он до сих пор получает оттуда молоко без талонов.

Потом пришли Перцановская и Баржельский. Пока Хоффманн отвернулся, Янина указала на один из грузовиков и обратилась к Перцановской:

– Там бидоны из вашего отделения, и должна сказать, что женщины моют их куда лучше, чем мужчины – вы все донышки отмываете дочиста.

– Что касается вас, – она повернулась к Баржельскому, – пожалуйста, постарайтесь не оставлять суп внутри, и получше отмывайте донышки.

Заключенный с покаянным видом ответил:

– С учетом того, что комитет делает для нас, обещаю лично проследить, чтобы все отмыли до блеска.

В душе Янина порадовалась, что Баржельский понял смысл ее замечания; в то же время ее пугало, что и Хоффманн тоже мог догадаться. Купит ли обещание молока его молчание? Всю ночь ей слышались за дверью приближающиеся шаги, она ждала, когда к ним с мужем постучат и отвезут в тюрьму в Замек. Но она пережила эту ночь и на следующий день помчалась в лагерь забрать бидоны и проверить, нашли ли заключенные лекарства. Контрабанды под фальшивыми донышками не оказалось, а в одном бидоне лежала записка: «Все в порядке. Господь да благословит ваш комитет. Пожалуйста, продолжайте! Мы знаем, что графиня может все. Мы тоже кое-что можем».

Эсэсовцы привыкли к ее приездам, Хоффманн вскоре должен был стать ее должником, и у Янины появился способ доставлять записки и контрабанду на территорию лагеря. Она решила, что пришло время сделать следующий шаг: проникнуть за ворота и получить доступ в отделения для заключенных.