Когда Янина сопровождала Юрека на доставках по субботам, ее не пропускали дальше ворот лагеря строгого надзора, где она отдавала накладные и получала расписку. Дожидаясь возвращения Юрека, она пыталась заговаривать с эсэсовцами из охраны, чтобы посмотреть, кто из них окажется дружелюбным или, по крайней мере, готовым принимать «подарки». Некоторые не хотели иметь с ней дела, но двое охранников, этнические немцы из Польши, Альфред Баерк и Альферд Хоффманн, оказались относительно сговорчивыми. У нее также установились неплохие отношения с другим этническим немцем из Польши, работавшим в администрации лагеря, сержантом СС по имени Вильгельм Карл Петрак[197].

Теперь Янина могла воочию видеть насилие и страдания в Майданеке, о которых слышала от освобожденных узников. Со своего места возле будки охраны она наблюдала, как заключенные строем выходят на работы и возвращаются в Майданек. Они брели в сопровождении вооруженных эсэсовцев с собаками, под крики и удары капо. Евреи были, как правило, в полосатых лагерных робах, а большинство неевреев – в сильно поношенной одежде с чужого плеча с буквами «KL» (Konzentrationslager), написанными красной краской на спине. Глядя на этих истощенных, измученных людей, Янина не могла понять, каким образом им удается выполнять тяжелую физическую работу по одиннадцать и больше часов в день, шесть дней в неделю.

Однажды она наблюдала, как отряд рабочих возвращался в лагерь. Людям надо было стоять навытяжку, ожидая, пока их пропустят в ворота, но один пожилой мужчина пошатнулся и начал оседать на землю. Внезапно из будки охраны выскочил эсэсовец; на глазах у Янины он пнул заключенного сапогом и ударил в лицо прикладом винтовки с такой силой, что во все стороны брызнула кровь. Явно наслаждаясь потрясенным выражением на лице Янины, он рявкнул в ее сторону:

– Они понятия не имеют о дисциплине! Вот почему им не протянуть тут больше месяца!

Потом он вернулся в будку и отпил глоток из бутылки.

Охранник рассчитывал напугать Янину, но за четыре года войны она повидала столько жестокости, что потрясти ее было не так-то просто. Этот эпизод только укрепил ее решимость спасти столько людей, сколько будет возможно.

Узнав об отъезде Флорштедта, Янина увидела потенциальную возможность преодолеть обструкцию его чиновников в отношении помощи ГОС узникам Майданека. Она убедила Петрака помочь ей обсудить вопрос о переписке заключенных, и тот связал ее с исполняющим обязанности коменданта Мартином Мельцером, который командовал в Майданеке эсэсовским батальоном «Мертвая голова». Маневр Янины удался: Мельцер разрешил ей регулярно доставлять в лагерь открытки для раздачи заключенным.

Янина лично привезла в Майданек шесть тысяч открыток, радуясь тому, что поляки-заключенные смогут связаться со своими семьями. Но тут ей впервые пришлось познакомиться с командующим лагеря строгого надзора, лейтенантом СС Антоном Фуманном. Его имя нагоняло страх как на заключенных, так и на охранников, поскольку это был злобный пьянчуга, находивший садистское удовольствие в том, чтобы избивать заключенных плеткой или прикладом и натравливать на них своего пса по кличке Борис. Девизом Фуманна было: если заключенный продержался в Майданеке дольше трех месяцев, он вор и вредитель, которого надо ликвидировать. Флорштедт дал ему карт-бланш на управление лагерем строгого надзора, и Фуманн не считал нужным что-то менять по указке временного коменданта, никогда не командовавшего концентрационным лагерем. Когда Янина попыталась доставить открытки, Фуманн отказался принять их[198].

Вероятно, он считал, что вопрос закрыт, но ему предстояло узнать, что ни один вопрос с графиней Суходольской не может считаться решенным, пока он не решен так, как ей нужно. Она обратилась к Мельцеру, и в конце концов Фуманн был вынужден принять открытки. Однако принять их было одно дело, а раздать – совсем другое. Вскоре ОПУС получил записку, где сообщалось, что заключенным по-прежнему не разрешают писать родным.

Еще одна записка, переданная из лагеря в конце сентября 1943 года, сообщала, что в лагере снова вспыхнул тиф, а также распространяется туберкулез. Хотя гораздо больше посылок доходило до узников, их содержимое расхищали эсэсовцы и капо. Голод способствовал распространению эпидемий, и смертность в лазаретах выросла вполовину[199].

Новости были сокрушительные. Янине показалось, что она вообще ничего не добилась за семь месяцев, пока проводила программу помощи в Майданеке. Она решила, что вопрос пора эскалировать: она обратится к властям округа Люблин и введет их в курс нарушения начальством Майданека договоренности насчет переписки заключенных и доставки посылок, продовольствия и лекарств. На этот раз она планировала добиться даже большего, чем было обговорено ранее. Она не отказалась от своих планов доставки супа узникам лагеря. Эпидемии в Майданеке, по ее мнению, давали основание настаивать на доставке супа хотя бы больным, утверждая, что это в интересах немцев. Она проконсультировалась с Лопатинской, главой продовольственного отдела комитета поддержки, которая придумала, как готовить нужное количество супа на комитетских кухнях в добавок к той еде, которой они кормили нуждающихся. А вот придумать, как этот суп доставлять, предстояло Янине[200].

Янина еще раз обратилась к медицинскому суперинтенданту. На этот раз он не оспаривал факта эпидемии в Майданеке и считал разумным ее предложение насчет доставки в лагерь вакцины и особого питания для заболевших. По его указанию она поехала переговорить с Бланке.

Встреча с главным врачом Майданека прошла как обычно: Бланке повозмущался, что Янина мешает ему работать, напомнил, что Майданек – концентрационный лагерь, а не санаторий, но в конце концов принял предложение о доставке противотифозной сыворотки. Однако для этого требовалось разрешение коменданта, и Бланке сильно сомневался, что Янина сможет его получить. К ее великому удивлению, он позволил ей поговорить с врачом из числа заключенных, доктором Новаком, насчет потребностей лагерных лазаретов в медикаментах и перевязочных материалах.

Новость о том, что Янина будет разговаривать с заключенным по имени доктор Новак, возбудила волнение среди ее коллег из ОПУС, поскольку Мальм больше года переписывалась с доктором Яном Новаком, участником Сопротивления, заключенным в Майданеке. Ян Новак – распространенное польское имя, и потому в Майданеке мог быть и другой доктор Новак. В надежде выяснить, является ли доктор, с которым она будет говорить, корреспондентом Мальм, Янина разорвала пополам купюру в два злотых и по подпольным каналам передала ему одну половину.

В день встречи с доктором Новаком Янина получила от лагерного начальства строгие инструкции: никаких физических контактов с заключенными. Беседа должна ограничиться только целью ее визита. Ее провели через пост охраны на Поле 5, куда недавно переехал мужской лазарет. Она сразу заметила невероятно худого, но оживленного еврейского мальчика лет десяти – двенадцати, стоявшего