– Это кирпичи цвета соломы?

– Нет, это саманные кирпичи. Они сделаны из соломы.

Самоуверенная по-детски, Лиен засмеялась над шуткой матери:

– Таких взаправду не бывает. Это из истории про поросят. Соломенный домик, деревянный и кирпичный.

– Соломенные кирпичи бывают. Ты режешь солому, вмешиваешь её в глину и ставишь форму сушиться на солнце. Когда высохнет – у тебя получается саманный кирпич.

Божья коровка перелетала с одной пуговицы на другую на платье Лиен.

– Нельзя делать кирпичи из глины. Как только пойдёт дождь, они развалятся.

– Тогда из чего тебе их делать?

Лиен с минуту подумала.

– Из машины, которую рекламируют по телевизору. Купите машину для изготовления кирпичей, делайте кирпичи, продавайте кирпичи, делайте деньги! – пропела она. – Звоните «восемьсот, сто тридцать восемь, восемьсот семьдесят два, восемьдесят три, двести двенадцать»…

Айнара рассмеялась:

– Все эти машины – не больше чем печи. А запекают в них глину.

Они подождали, пока поспеет мой перевод.

– Здесь по телевизору показывают рекламу машин для изготовления кирпичей? – уточнил Дэвид, и я перевела.

Айнара повернулась к нему и кивнула:

– О да. В последнее время китайцы стали весьма предприимчивы.

– Но сколько людей захотят купить кирпичную машину?

Сестра снова засмеялась:

– Кто-то покупает машины для изготовления лапши, другие – стекольные машины, а третьи – переплётные машины.

Лиен прибавила:

– А кто-то покупает свиней, а кто-то овец, а кто-то кур.

Мы все расхохотались.

– Айнара, в день приезда мы наткнулись на этой улице на Фэна, – сказала я. – Он увёл нас отсюда и, сделав большой круг, вернул сюда же, уверяя, что я живу здесь.

– Ты же знаешь, в действиях Фэна не всегда есть смысл.

Я улыбнулась и посмотрела на реку, которой мама заканчивала столько историй. Послеобеденное солнце поблескивало на воде, точно золотые монеты.

– Но он был прав. Я жила прошлым.

Наши взгляды встретились, и Айнара кивнула.

Я попросила Дэвида:

– Пожалуйста, купи Лиен конфет. Я хочу минутку поговорить с сестрой.

После того как они исчезли в магазине, я произнесла:

– Бабушка говорила мне, что крошечная дырочка в сердце растёт и передаётся по наследству. Она перешла от нашего прапрадедушки к маме…

– У тебя её нет.

Я уставилась в землю:

– Знаю. Значит ли это, что она есть у тебя?

Айнара кивнула:

– Я не знаю, в какой миг моё сердце остановится.

Я положила ладонь ей на грудь, затем взяла руку сестры и накрыла ею свою.

– Никто из нас не знает, сколько будут биться наши сердца.

Она убрала руку.

– Сейчас бьётся. Это единственный способ жить день за днём.

Солнце начало заходить. На нас снизошёл золотой час, который положено любить фотографу и который я тем не менее всегда считала раздражающим. После нескольких дней слепоты я была ошеломлена оранжевым светом, отражённым красными кирпичами. Цементные линии вспыхивали цветом апельсинового мармелада.

Я коснулась сестриного живота, в котором видел сны будущий ребёнок.

– Я приеду снова, когда родится твой малыш.

Дэвид и Лиен вышли из магазина, каждый держал в руке шашлычок из засахаренных ягод боярышника на шпажке. Девочка откусила от своего, и твёрдая сахарная глазурь издала звук, напоминающий треск льда на замёрзшем озере. Половина ягоды исчезла у моей племянницы во рту, а другая свалилась со шпажки и шлёпнулась на землю. Лиен состроила кислую рожицу.

Айнара повела нас к каменной скамейке в форме полумесяца, стоящей у набережной Реки историй, и мы сели. Река бурлила от разноцветных карпов: красный, золотой и оранжевый сменяли друг друга в бесконечном орнаменте.

Я наклонилась вперёд, ловя фрагмент отражения на непрерывно движущейся поверхности: прядь волос, плечо, свою одноразовую камеру, поднятую для снимка.

Сквозь объектив я видела реку, рыбу, отражённое небо и всех нас.

Каждое фото было застывшим моментом, орнаментом из живых рыбок и рябью на воде. Всё это уже никогда не повторится.

– На что ты там смотришь? – спросила Лиен.

– На рыбу. Ты знаешь о пермутациях [3]?

Она озадаченно поглядела на меня.

Я встала со скамейки и опустилась на колени у реки. Потянулась к воде, достала два мокрых камня и положила рядом.

– Если у тебя есть два камня, возможных пермутаций всего две.

Я поменяла камни местами.

Лиен кивнула:

– Первым лежит либо один камень, либо второй.

Я нашарила в воде третий камешек, розовый, в форме яйца.

– Если камня три, то возможных комбинаций уже шесть.

– А разве не три?

– Попробуй сама.

Лиен присела и принялась переставлять камешки так и этак, считая вслух.

– Ты права. Пять… Нет, шесть вариантов.

Дэвид отыскал ещё семь камешков и положил в кучку рядом с первыми тремя. Он говорил, а я переводила:

– Десять камней дают нам больше трёх с половиной миллионов разных комбинаций.

Лиен ахнула:

– Это же очень много!

Она согнулась над кучкой, перебирая камешки, словно уличный артист, демонстрирующий фокус с тремя картами на Таймс-сквер. Тамагочи у неё на запястье пищал весь день. Когда я спросила про него, Лиен нажала на кнопку и поднесла к моим глазам маленький экранчик. Дух, сотканный из пикселей, взлетел в воздух над линией, обозначающей землю.

– Я хорошо о нём заботилась, так что мой тамагочи умер естественной смертью. Теперь он на небесах вместе с бабушкой и всеми ангелами и буддами!

Я улыбнулась.

Десять рыбок не оставались на месте, как камни, и их движение порождало массу пермутаций. Будь эти рыбки людьми, у которых больше возможностей и больше амбиций, варианты образа жизни для них всё множились бы, уходя в бесконечность.

Айнара указала на камешки, сложенные у наших ног, и сказала Лиен:

– Твоя бабушка говорила нам, что каждый камень – это история. – Она подобрала розовый и положила мне на ладонь. – Вот эта история – о тебе. Возьми его с собой.

Я сжала пальцы.

В отношениях с сестрой я не сделаю тех же ошибок, которые совершала с матерью.

Мы зашагали обратно к магазинчику. Я погладила западную стену, покрытую шрамами от прожитых лет и суровых зим. Кирпич излучал тепло.

Божья коровка села на тыльную сторону моей ладони, а другая – на запястье, над моей новой татуировкой от молнии. Я подняла руку, чтобы рассмотреть их. Насекомое на запястье взмахнуло крылышками и перелетело на стену. Вторая божья коровка присоединилась к товарке.

Айнара сказала Лиен:

– Божьи коровки – карты жизни. Каждая точка на их крыльях – это мечта, или угощение, или смех, или потеря, будто книга, которую ты пишешь всю жизнь.

Сестра говорила мамиными словами, осенним ветром тёплого заката.

Чёрные точки на крыльях божьих коровок мерцали белым внутренним светом.

Лиен прыгала и скакала, гоняясь