Мама садится обратно и произносит:

– Теперь я готова фотографироваться.

Айнара и Йен улыбаются, и комнату освещает вспышка. Время замирает. Яркий свет развеивает все тени – перед моими родителями, позади, между ними.

Я вываливаюсь из фотографии.

Я по-прежнему стою рядом с отцом. Он смотрит на меня с улыбкой:

– Ты видела её?

Я киваю.

Мой папа говорит:

– Она была самым любимым моим человеком на свете.

* * *

Я помню, как мама научила меня описывать форму мироздания.

Всякий раз, когда я донимала её, а она была занята, она давала мне задания. Вначале я могла написать единственное предложение, бессвязное и причудливое.

Она понукала меня писать целые абзацы, говорила:

– Многие могут написать хорошее предложение, но рассказать хорошую историю – немногие.

А мне было интереснее калякать завитушки на полях, рисуя маленькие кружочки – китайские знаки препинания, которыми заканчивают предложения.

Папа оставил на обеденном столе металлический шарик от подшипника. Сперва я нарисовала маленький шарик, затем, когда он покатился ко мне по неровной поверхности стола, шарик побольше. Со временем кружочки мои делались всё больше. Я потеряла интерес к написанию слов и не тревожила маму, когда она была занята, а просто продолжала рисовать круги.

Я пыталась улучшить координацию между глазом и рукой – рисовать шарики, глядя не на бумагу, а на сам объект. Первые попытки заканчивались покорёженными эллипсами, в которых конец окружности даже не встречался с началом.

Когда я пожаловалась бабушке, она рассмеялась:

– Айми, только безумцы могут рисовать идеальные круги! Не волнуйся. Ты научишься.

Эти странные слова застряли у меня в голове. Бабушка имела в виду, что я научусь рисовать круги получше, но никогда не смогу начертить идеальный, потому что я не безумна, или же что однажды я смогу нарисовать совершенный круг и тогда окажусь безумной?

Чувствуя себя шпионом времён падения империи Цин, я прокралась с листом бумаги и карандашом к дому Йена. Дедушка Фэн сидел за обеденным столом, ковыряя в зубах иголкой. Я положила перед ним бумагу и карандаш:

– Пожалуйста, нарисуйте идеальный круг.

Он сощурился, глядя на меня, изучил листок, затем вытащил иголку изо рта и воткнул в бумагу. Поднёс близко к глазам и воззрился на меня сквозь крошечную дырочку.

Идеальный круг.

Мама говорила:

– Слова и истории – это кирпичи, из которых строится всё. Научившись писать предложения, а затем истории, ты можешь описать форму мироздания.

Когда на следующий день за завтраком я рассказала об этом папе, он фыркнул:

– Тогда тебе нужно понять, что такое двойная спираль, или разобраться с фракталом. Научись рисовать ленту Мёбиуса. Это и есть форма мироздания.

Он вырезал из скетчбука лист бумаги и сложил по верхней границе. Оторвал тонкую полоску, перекрутил один её хвост и склеил оба конца рисовой кашей-размазнёй из своей тарелки. Теперь полоска бумаги напоминала написанную от руки восьмёрку.

Мама нахмурилась, но ничего не сказала.

Папа дал мне карандаш:

– Проведи линию на всю длину полоски и посмотри, что получается.

Я провела прямую линию. Мне казалось, что я дойду до конца бумажки, но карандаш продолжал двигаться до тех пор, пока начало и конец моей линии не сомкнулись. Я с удивлением обнаружила, что моя отметина осталась на обеих сторонах полоски.

Папа кивнул:

– Вот такая форма у Вселенной.

Той ночью в постели столб лунного сияния высвечивал меня на моём месте между матерью и отцом. Я крутила и вертела полоски бумаги, рисуя на них невидимые линии пальцем.

Линии, которые всё тянулись и уходили в бесконечность, снова и снова возвращаясь в ту точку, из которой произошли.

Двадцать

Камера смотрит в две стороны: она видит мир впереди и человека позади себя. То, что я фотографирую, так же важно, как то, что я запоминаю.

Начало лето было временем цикад, инструментов их оркестра, музыка которого плыла по воздуху.

Середина лета – временем комаров, скрытных хищников, металлических от украденной крови. Мама рассказала мне всё, что нужно знать о комарах.

– Надевай светлую одежду, достаточно свободную, чтобы между ней и тобой был воздух. Он защитит тебя. На восходе и на закате оставайся в помещении. Комары кусают детей, потому что кровь у них сладкая.

Айнара говорила:

– Наверное, поэтому я им больше нравлюсь! Я младше и слаще.

Я хмурилась в ответ на эти слова, а мама смеялась. Не знаю, почему мне хотелось быть первой и в этом.

Я никогда не объясняла Дэвиду, чего я жду, когда говорила, что хочу завести детей в будущем. Теперь я знала, что ждала ощущения полноты; ждала, когда же я стану полностью китаянкой, полностью американкой и полностью собой, чтобы снова падать в фотографии. Чтобы создавать фото, в которые я могла бы упасть.

К концу лета мир отходил божьим коровкам. На закате кирпичная западная стена нашего дома сверкала дружелюбным оранжевым. Несколько божьих коровок приземлялись на стену, затем их появлялось всё больше, и так до тех пор, пока стена не превращалась в живой гобелен. Когда вечер перетекал в ночь, все они разом улетали. К утру их уже не было, и возвращались они лишь после обеда.

Сейчас как раз был сезон божьих коровок.

Позднее, вечером последнего нашего дня в Вечной Весне, Айнара сказала:

– Пойдём прогуляемся. Я хочу тебе кое-что показать.

Дэвид и Лиен, взявшись за руки, пошли с нами. Девочка указывала на предметы и называла их китайские имена, а Дэвид в ответ называл английские.

Мы вышли из дома и зашагали на восток. Набережные Реки историй показались из-под воды. Мы перешли через мост, очутились в конце Магазинного переулка и остановились у магазина, который когда-то был домом нашего детства.

Айнара обвела нас вокруг здания, чтобы мы увидели его западную стену.

– Когда они строили магазин, они всё снесли, но эти кирпичи были ещё хороши, так что их оставили. Помнишь?

Эта часть стены была шести футов шириной и четыре в высоту, и кирпичи тут были темнее остальных, с более глубокими бороздками, на которых дождь рисовал узоры памяти. Когда Лиен коснулась кирпича, Айнара сказала:

– Твоя тётушка Айми и я когда-то здесь жили.

Лиен хихикнула:

– Вы жили в магазине? Наверное, очень удобно. Конфеты никогда не кончаются!

– Тогда это был ещё не магазин, а дом. Когда наши дед и бабушка строили его, они могли добыть достаточно красного кирпича только для одной стены, и то не целой. Остальной дом был из соломенных кирпичей.

Божья коровка опустилась на плечо Лиен и принялась карабкаться по ней