не хотела видеть печаль и осуждение на лицах своих родных?

В громе я слышала мамин голос. Сперва он шептал, затем говорил, потом – кричал.

Я подняла к лицу одноразовую камеру, словно была зрячей, покрутила колесико настройки – хотя знала, что сбиваю её после каждого снимка. Текстура шестерни скребла по пальцу, когда я направляла объектив по звуку папиного голоса.

– Ты не можешь видеть свет, – говорил папа Лиен. – Ты видишь то, что он делает, но не то, чем он является.

Я на миг закрыла глаза, затем открыла. Сделала снимок.

Я сказала Дэвиду:

– В детстве безлунными ночами я выходила на улицу, чтобы поздороваться со звёздами. Я закрывала глаза, чтобы они привыкли к тусклому звёздному сиянию после свечей в доме.

– Свет звёзд не тусклый. Это из-за расстояния между тобой и ними так кажется.

Когда затвор камеры закрылся, я пребывала в мире тьмы. И всё же видела. Я понимала – я знала, что делают сестра и бабушка. Я знала, как выглядит папин фонарь не потому, что видела его глазами, а потому, что чувствовала это сердцем.

Я услышала, как отец щёлкает выключателем.

Шестерни завращались. Три кольца внутри фонаря начали крутиться, каждое со своей скоростью. Внешнее кольцо, на котором стояли здания Вечной Весны – те, что были сейчас, и те, что могли когда-нибудь появиться. Среднее кольцо со зданиями Вечной Весны, какими они были в моём детстве. Внутреннее кольцо с персонажами историй и легенд, столетиями населявшими Вечную Весну. Я знала всё это, оттого могла увидеть.

Пока кольца крутились, шаманка Нишань и Сергудай пересекли Реку историй и вышли на Народную площадь. Лаоюй, лунный старик, проследовал мимо горы Ледяного дракона и появился рядом с небоскрёбом-яйцом моего папы. Мама с мгновение постояла рядом с нашим старым домом, а затем двинулась к Народной площади, туда, где мы стояли.

– Какое прекрасное инженерное решение, – произнёс Дэвид. – Хотел бы я, чтобы ты это увидела.

Я с силой стиснула его руку:

– Он очень красивый.

Муж повернулся ко мне, сдвинув брови:

– Ты видишь?

Я покачала головой и захлопала в ладоши, улыбаясь во всю ширь, вот-вот готовая засмеяться:

– Я просто знаю.

Я стояла так же, как когда-то мама: носок правой ноги смотрит наружу, одно бедро выше другого.

Фонарь крутился и отбрасывал пятна тени и света на мир вокруг. Свет говорил со мной маминым голосом:

– Мы – всё, что мы есть в текущем моменте; но также и то, чем мы были в прошлом. Ты связана.

Шаманка Нишань и моя мама скользили мимо нас, среди нас. Свет фонаря был солнцем, а все мы – луной, отражающей его лучи, как отразило бы фото, как отразила бы история.

Я могла видеть сердцем.

Двигаясь инстинктивно, я попятилась от группы людей, чтобы Дэвид тоже попал в кадр. А потом сделала семейную фотографию.

Время милостиво застыло.

Судья, чьего голоса я прежде не слышала, с шумом пролистал страницы своего блокнота:

– Как ты назвал свою работу?

Я посмотрела туда, где, как я знала, стоят Айнара и Йен. В моём сознании они были детьми.

Тень моей мамы мерцала между отцом и бабушкой, большая как жизнь. Я бросила взгляд на Дэвида, и он был собой – шестилетним, помогающим голубю вновь взлететь.

Когда папа заговорил, я по голосу знала, что вид у него такой же гордый, как и на том Лунном фестивале в моём детстве. Он сказал:

– «Свет Вечной Весны».

Мой отец победил на конкурсе Лунного фестиваля.

Девятнадцать

Несмотря на то что я разбила фонарь, потом я помогла починить его, благодаря чему папа одержал победу. Я улыбалась до тех пор, пока не почувствовала, будто улыбка навсегда пристала к лицу.

Когда на следующий день я проснулась, зрение восстановилось. Я поняла это, но ожидаемое чувство облегчения не пришло, – теперь я знала, что могу видеть и без зрения. Протерев сонные глаза, я рассмотрела свои руки, которых коснулась молния. Четыре красные линии, точно ветви, отпечатались на запястье. Разряд молнии отпечатал фото на моей коже.

Было странно, что след не болит, – он ощущался как что-то тёплое, словно чья-то рука, держащая мою.

* * *

Папа попросил меня помочь разобрать фонарь. Я встала на колени в гостиной рядом с ним и сказала:

– Он слишком красив, чтобы его разрушать.

Папа ответил:

– Своей цели он послужил. Искусство – это момент во времени. Со временем даже Великая Китайская стена разрушается.

Кивнув, я вынула стекло из рамы, а потом сунула руку внутрь и вытащила вылепленную папой Реку историй.

– Помнишь мамину историю о шаманке Нишань?

Я подумала о множестве версий, которые слышала.

– Помню, хотя мама рассказывала её всякий раз по-разному. Однажды я спросила, какая история правдива, и она ответила, что все.

Отец вынул из фонаря гору Ледяного дракона.

– Однажды она назвала Повелителя смерти моим именем, чтобы проверить, слушаю ли я.

Я рассмеялась:

– У себя в голове она переписывала историю много раз. Я скучаю по ней.

Папа поднял на ладони полупрозрачную бумажную фигурку мамы:

– Я тоже по ней скучаю.

Я погладила пальцем копию Народной площади, миниатюрное эхо того места, где проводился конкурс.

– Я помню, как помогала тебе с фонарём, когда была маленькая. Ну то есть помощи от меня было немного. Я всего лишь наловила светлячков и хранила твои планы в секрете.

Отец перестал сматывать красную проволоку и посмотрел мне в глаза:

– Это именно то, что было мне нужно.

Мы работали в тишине до тех пор, пока фонарь не распался на стекло, электрические компоненты и скульптуры.

Отец вложил вырезанных из бумаги шаманку Нишань, Лаоюя и мою маму в свой скетчбук. На левой половине разворота он нарисовал профиль женщины с волосами-женьшенем, которая смотрела куда-то далеко, в пространство.

Это была я.

Папа закрыл блокнот. Убрал его в коробку, и мы упаковали детали фонаря. Отец глубоко вздохнул, прежде чем взять коробку и унести в свою комнату.

Я остановилась на пороге, не решаясь войти.

– Прости, что меня не было рядом.

Он слабо отмахнулся.

– Я хочу, чтобы ты понял, почему я уехала. – Я взяла сумочку, достала фотографии, которые всегда держала при себе, и выложила их на папин верстак. – Думаю, ты можешь понять это лучше, чем кто-либо.

На первом фото была я – девочка на нарисованном фоне, который создавал впечатление, будто я катаюсь на велосипеде по озеру.

– На мой восьмой день рождения мама отвела меня в фотостудию.

Отец встал рядом и обвёл контур