Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Помню. Ты была очень взволнована.
Я указала на следующее фото:
– Когда я была в студии, я упала в эту фотографию Нью-Йорка.
В детстве я касалась этого снимка и падала в него так много раз, что уголки бумаги скруглились. Я объяснила папе, какое чувство возникало у меня, когда я падала в фотографию, и что это для меня значило – найти для себя не только Нью-Йорк, но и целый мир.
Отец вскинул голову:
– Почему ты не сказала мне?!
– Я не знала как. Я рассказала дедушке Фэну, и он заявил, что я не сумасшедшая, а шаманка. Но это звучало безумно, так что я держала всё в секрете.
Папа указал на следующее фото:
– Кто этот ребёнок с голубем?
– Это Дэвид.
– И в это фото ты тоже падала?
– Я потеряла эту способность много лет назад. Я каждый день снимала, пытаясь создать такой снимок, в который смогу упасть.
Он покивал, как будто для него это звучало осмысленно. И ткнул в последнее фото. Профиль женщины, которую я тайком сфотографировала на улицах Нью-Йорка в прошлом году.
– А это кто?
– Она была похожа на маму. Я подумала…
Долгое мгновение отец молчал. В уголках его глаз залегли морщинки. Он коснулся портрета, сделанного в день, когда мне исполнилось восемь лет.
– Я должна была попытаться снова поговорить с мамой о том, что значит для меня моё искусство, почему я люблю Дэвида, почему Америка – мой дом.
Папа взял фото незнакомки, напоминающей маму. Вздохнул:
– Это не очень на неё похоже… Твоя мать никогда не улыбалась так на фотографиях.
В меня снова ударила молния.
– На каких фотографиях?
– На всех. – Он открыл шкаф и вытащил оттуда толстый фотоальбом. – Йен много лет назад купил камеру.
Я и не представляла…
Правда в том, что я не представляла себе подобного. Все те годы, что я где-то далеко жила своей жизнью, моя мать тоже жила своей.
Во времена моего детства мы были так бедны, что я никогда не видела ни одной фотографии матери. И предполагала, что её фото вообще не существует.
Дрожащими пальцами я открыла альбом и увидела маму на каждой странице.
У меня перехватило дыхание. Я почтительно трогала карточки, едва касаясь их пальцами. Твёрдые прямые углы бумаги оставляли отметины на коже.
Здесь была мама в день своего рождения, которая задувала свечи на торте, увенчанном покрытыми глазурью фруктами. Мама с новорождённой Лиен, чьё личико обрамляли кудряшки. Мама с потрескавшимися щеками на выходных в Харбине, с Айнарой, Лиен и тётей Эюн, во время Ледяного фестиваля. В новом наряде на китайский Новый год. Тут была вся жизнь, которую мама прожила без меня.
Глядя на эти фото, каждое из которых рассказывало свою историю, не известную мне прежде, я заплакала. После того как я уехала в Америку, в маминой жизни было много хороших лет. Она не умерла от разбитого сердца.
Среди фотографий, сделанных по особому случаю, был один снимок, который привлёк моё внимание. Папа наклонился, чтобы тоже посмотреть:
– Это была тридцатая годовщина нашей свадьбы. Айнара купила торт, и Лиен стащила одну клубничину ещё до того, как мы его разрезали.
На фото мама сидела рядом с отцом на диване в гостиной их нового дома. Они держались за руки. Лиен смеялась, её гигантское лицо, снятое не в фокусе, занимало половину переднего плана. Камера уловила момент, когда мама подняла руку, чтобы помахать фотографу.
– Она выглядит такой счастливой…
– Это был хороший день.
Я вытянула руку с фотографией. Ощутила в пальцах жар контакта, дрожь эмоций потекла электрическим разрядом вверх по руке, в плечо, в грудную клетку, воспламеняя каждую частицу тела.
Я улыбнулась.
Падают капли дождя. Падают снежинки.
Падаю я.
Я врываюсь в гостиную. Мама и папа сидят рядом на диване. Айнара режиссирует, а Йен держит камеру. Лиен делает маме причёску с помощью гребешка для кукол, потом перекидывает волосы ей через плечо, потом зачёсывает вперёд и подкручивает, а затем заплетает в косу. Мама безропотно терпит внучкину заботу.
Она смотрит на отца, потом оглядывает комнату, глядит на ровные стены и монолитный потолок, на Йена и Айнару, которые обсуждают постановку кадра, на бабушку, держащую газету, на Лиен, которая всё возится с её волосами.
Даже зная, что я могу лишь ненадолго навестить мир фото, я шагаю к матери. Она поворачивается к отцу и шепчет:
– Тебе верится, что уже тридцать лет прошло?
Он кивает:
– Даже больше, если считать и время до свадьбы.
Мать машет рукой в воздухе.
– Я не считаю его, потому что тогда ты ещё не принял решение остаться. – Её взгляд утыкается в колени. – Хотя это не назвать решением, поскольку выбора у тебя не было.
Папа берёт её за руку:
– Выбор всегда есть.
Лиен расстроенно трясёт расчёской:
– Никак не могу сделать, как надо. А мне нужно, чтобы было идеально.
Мама тянется к ней, чтобы успокоить, и говорит:
– Ты не должна делать это идеально.
– Но, если я не сделаю, ты огорчишься и не простишь меня.
Мама притягивает Лиен к себе на колени:
– Во времена империи Сун…
– Мы проходили империю Сун в школе на этой неделе. Она правила с девятьсот шестидесятого по тысяча двести семьдесят девятый год.
– Да. Во времена империи Сун жил-был вельможа по имени Хан Ки. Когда он был в военном походе, он попросил ночного стража принести свечу, чтобы он мог написать письмо домой. Страж был неосторожен и поджёг рубашку Хан Ки.
– О нет! – Лиен хлопает мою маму по груди, будто желая сбить пламя.
– На следующий день Хан Ки заметил, что у него новый страж. Он отправился поговорить с распорядителем.
– Он спросил, лучше ли этот новый человек?
– Нет, он попросил вернуть старого. Хан Ки сказал: «Он научился на собственном опыте и уже не повторит этой ошибки».
Лиен надувает губы и наматывает прядку волос на палец:
– Но он мог наделать других ошибок. Разве не лучше начать всё сначала с кем-то новым?
Когда мать отвечает, я стою за спиной Лиен, ощущая, что слова предназначены мне.
– Ночной страж сделает другие ошибки, но он будет учиться и расти как личность. Если бы Хан Ки не простил его, у стража не было бы такой возможности. – Ссаживая Лиен с коленей, мама встаёт, и её взгляд встречается с моим. – Так что, видишь, когда люди ошибаются, их нужно прощать. И себя нужно прощать.
Я говорю:
– Мне жаль, что меня не было с тобой. Мне тебя не хватает. Я