– Господа! Как я счастлив видеть столько воодушевленных и внимательных лиц. Сердце мое исполняется радости при мысли, что столь прекрасные молодые люди ощутили в себе призвание прийти сюда и обучиться всему, что может предложить медицинская наука. Однажды некоторые из вас, если будет на то воля Божья, будут стоять на этом самом месте, на пороге между жизнью и смертью, куда должен ступить всякий хирург. Ради этого мгновения я прошу вас сегодня серьезнейшим образом сосредоточиться, господа. Поскольку когда оно придет, вы будете стоять здесь в одиночестве. Ответственность за пациента ляжет на ваши плечи, как бы умело вам ни помогали.

Он сделала паузу и взглянул на Элайзу.

– Все, что будет у вас при себе, – это знание и опыт, которые вы получите в процессе обучения. Я могу научить лишь тех, кто хочет учиться, господа. Учение требует смирения. Вы должны быть готовы признать свое невежество. Должны позволить наполнить себя жизненно важными знаниями, которые придут к вам посредством умения и самоотдачи тех, кто прежде вас прошел долгим путем просвещения.

Он обернулся и кивнул сестре. Вдвоем с санитаром они подняли стонущего пациента с кресла и перенесли на стол. Он был серым от боли и обеими руками держался за живот. Доктор Гиммел продолжал:

– Сегодня перед нами ясный случай, господа. Наш пациент, как, без сомнения, заметили самые недогадливые из вас, худощавый молодой человек, в добром здравии, если не считать острой боли в брюшной полости, которая и привела его к нам. После тщательного осмотра я пришел к заключению, что его аппендикс воспален и представляет опасность. Оставить его в таком состоянии означало бы вынести этому бедняге смертный приговор.

На эту реплику пациент отозвался жалобным вскриком. Доктор Гиммел кивнул.

– Безусловно, любой, у кого обнаружится такая болезнь, может считать, что его прокляли. Однако пациенту редкостно повезет, если он заболеет в пределах досягаемости вечно вытянутых рук Фицроя. Не бойтесь, мой друг. – Он прикоснулся ладонью ко лбу пациента. – Скоро ваши печали закончатся.

Элайза шагнула вперед с подносом, на котором помещались флакон синего стекла и кусок корпии. Она следила, как доктор аккуратно положил ткань поверх рта и носа пациента и накапал на нее строго отмеренное количество хлороформа. Перед ее мысленным взором промелькнула картина другой операции, лет пятьдесят или больше назад, до того как она пришла в Фицрой. До того как хирургия обрела благословение надежной анестезии. Элайза помнила, с какой поспешностью приходилось действовать хирургу. Вспомнила крики, превращавшиеся в вопли, когда пила для кости врезалась в бедро пациента. Вспомнила ужас на лице молодого человека и то, как он бился в сдерживавших его путах, пока боль и изнеможение милосердно не лишили его чувств. То были мрачные дни для работы хирурга. Однако Элайза быстро поняла, что есть способы, которыми она может облегчить ужасные страдания. Месмеризм[12] практиковали годами, и, несмотря на то что его не одобряли, он был законен. Она могла прикинуться месмеристкой и воспользоваться магией, чтобы притупить ощущения пациентов и полностью лишить их чувств. Когда месмеризм запретили, она вынуждена была это прекратить из страха, что откроется подлинная природа ее умения. Только первые опыты с эфиром и хлороформом позволили ей возобновить работу.

Теперь она наблюдала, как молодой человек на операционном столе мирно погрузился в глубокий сон. Его мужество подвергнется испытанию позже, во время опасных дней выздоровления. Если, конечно, он переживет операцию.

Доктор Гиммел уверенно приступил к работе, продолжая в процессе обращаться к студентам. Он взял с подноса скальпель и сделал умелый надрез. Сестра склонилась вперед, чтобы стереть с раны кровь. Элайза подставила под протянутую руку хирурга набор расширителей.

– Как видите, господа, насколько бы эффективна ни была анестезия, хирург все же сталкивается с вечной опасностью потери крови. Неконтролируемое кровотечение остается второй по частоте причиной смертей на операционном столе. Без сомнения, вы неоднократно читали об этом во время занятий, но ничто не заменит возможности увидеть это лично.

Пока он говорил, кровь стекала вязкой струйкой со стола ему на ботинки. Не прерываясь, доктор ногой подтолкнул поддон с опилками на место. Один из самых бледных студентов упал в обморок.

– К счастью, область, в которой сегодня сосредоточены наши усилия, не содержит никаких крупных артерий, и поэтому мы можем спокойно продолжить, зная, что все, что мы видим, как бы драматично оно ни выглядело, в смысле кровопотери, по сути, незначительно. А, вот и объект, доставляющий неприятности.

Элайза протянула хирургу скальпель и зажим. Он захватил кишку над раздутым аппендиксом и попытался сделать еще один надрез, чтобы удалить его. К своему ужасу, Элайза увидела, что он промахнулся и отсек кусок здорового кишечника. Доктор помедлил, потом попытался снова, нахмурившись и низко склонив голову, чтобы заглянуть в брюшную полость. Снова хлынула кровь. Несколько секунд прошли в непривычном молчании. Капля пота сбежала по выемке между глазом и носом доктора Гиммела и повисла на краю ноздри. Наконец скальпель нашел свою цель. Элайза поймала удаленную часть кишечника в миску, пока хирург зашивал разрезанные внутренности. Потом он распрямился.

– Теперь моя ассистентка зашьет рану. Наблюдайте и учитесь, господа. Обратите внимание, шитье более не является исключительно женским занятием. Сами вы должны будете делать столь же аккуратные и надежные швы, какие сейчас умело накладывает Элайза.

Он вытер лоб тыльной стороной ладони, запачкав его кровью.

Позже, в кабинете доктора, Элайза села за бюро у открытого окна и сделала запись об утренней работе. С улицы доносился колокол омнибуса, направлявшегося в Шордич, и перестук неугомонных колес двуколок, влекомых лоснящимися лошадьми. Погода стояла теплая, и Элайза на мгновение задумалась о том, как приятно было бы погулять по прохладной тени Риджентс-парка. Розовый сад в это время года был уже не в самом расцвете, но все еще благоухал и полнился радостными цветами. Она пообещала себе, что сходит туда в следующий выходной. За ее спиной сидел за широким столом красного дерева непривычно тихий доктор Гиммел. Элайза посматривала, как он трет закрытые глаза, держа очки в руке. Она знала, что его беспокоит случившееся во время апендэктомии, но не ей было заводить об этом разговор. Будь его небрежность единичным событием, она, возможно, и не задумалась бы о ней, но женщина не впервые видела, как он ошибается в ответственный момент во время операции. Доктор все еще был тем же блистательным, нестандартно мыслящим человеком, который очаровал ее почти пять лет назад. Он по-прежнему излучал отвагу и талант, позволявшие первым внедрять методы и техники, которых могли побояться другие хирурги. Но что-то изменилось. Что-то в его способностях претерпело изменения, и итог был тревожным.

Заметив, что Элайза за ним наблюдает, он поспешил вернуться к обычному своему распорядку дня.