рассказывала. Ведь они принадлежат Ноябрю, месту, в котором жизни нет и быть не может… и из-за этого тоже перестают быть живыми. Перестают быть. – Тот вздохнул. – Именно поэтому я всегда всех вывожу, сколько бы мне ни пришлось возиться. И сколько бы в «Принципе» ни твердили, что это естественный ход вещей.

Янка замерла, и в голове билось только: «Этот мир… этот воздух отравлен. А я? Я ведь тоже сюда провалилась… В нигде. В Ноябрь-Нигдебрь… Я тоже обречена исчезнуть?!»

До зуда в руках захотелось найти зеркало или хоть на телефоне открыть камеру, посмотреть на себя, чтобы убедиться, что у неё живые, человеческие глаза, в них не отражается Ноябрь, она нормальная, нор-маль-на-я, она…

– Отличная перспектива, – вдруг произнёс Ким. – То есть, смотри, я всё равно сюда… проваливаюсь, так? А значит, рано или поздно растворюсь.

– Я не дам!

– Очень мило с твоей стороны, но пока у тебя это получается плохо. Ну так вот, варианты на выбор: остаться здесь и раствориться; вернуться домой, чтобы однажды снова оказаться здесь и далее по тексту… или поверить Майку, что я представляю для тебя опасность – и самоубиться? Так?

– Нет, не так. Майк сморозил фигню, – упёрся Тот. – Я не знаю, что на него нашло. Всё будет нормально. Мы найдём способ вывести тебя так, чтобы ты сюда больше не возвращался.

– А зачем?

– Что?!

– Ты не думал, что мне там, дома, делать, в общем-то, нечего? И не нужен я никому. И ты, и Лена, выходит, возились со мной не из каких-то дружеских, скажем так, побуждений, а просто потому что «надо». На нормальную работу с моей… биографией не устроиться. Даже если я сейчас вернусь домой, смысл в моей жизни от этого не появится!

В чёрных глазах искрами отражались три белых точки – три фонарика. Ни белков, ни зрачков.

Всё слова куда-то разбежались.

– Майк, – Тот неохотно нарушил наступившую тишину. – Ты понимаешь, что хотел его… убить?

– Понимаю! – с вызовом откликнулся Майк… и отвёл взгляд. – Я не знаю, как иначе решить эту проблему. Это самый простой и быстрый способ, и господин Кария был прав! Вот зачем ты решил побыть якорем, а?!

– Я могу помочь – значит, я должен!

– Да бли-ин, – простонал Майк. – Я… Да! Я действительно хотел его смерти! Чтобы тебе не надо было ничего делать, не надо было мучиться, переживать. Всё было бы уже позади! Поэтому я сделал то, что сделал, и… и… – он сгорбился, опуская голову, – и ч-чуть не убил человека, б-блин… Мне никогда так жутко не было, как в тот момент! Даже когда… – Он не договорил, яростно растирая кожу под повязкой. Золотой глаз на чёрной ткани таращился из-под чёлки бесстрастно и бессмысленно.

– Майк, послушай… Мы сюда пришли искать реальный способ решить проблему! Ведь он должен существовать, ты же сам поддержал это!

– Я просто хотел оказаться наедине с этим человеком, – тихо сказал Майк, отворачиваясь. – Когда я всё это представлял, оно выглядело… иначе.

– В воображении смерть вообще выглядит достаточно симпатично, – подал голос Ким. – Даже своя собственная. Эстетика самоубийства, красивые утопленницы, трагично залитые кровью из вен юные поэты. А в жизни – страшно, нелепо и противоестественно.

Янка вздрогнула, вспоминая свои любимые картины с Офелией.

Слова Кима – несостоявшейся «жертвы» – Майка добили.

– Да б-бль… блин, м-мне д-до сих п-пы… пор страшно, – заикаясь, пробормотал он. Его снова затрясло от пережитого. – Я д-думал, с-сам сдохну. К-к… когда всё это случилось. К-когда п-понял, что стал… что это…

– Что это – непоправимо, – припечатал Ким.

Майк спрятал лицо в ладонях, бормоча что-то неразборчиво и матерно, пытаясь этим вымыть из себя свой страх.

Тот молчал, застыв каменным истуканом, но по закушенной губе, по отчаянию в глазах, по тянущему ощущению в груди, под рыбкой, Янка видела, понимала, чувствовала, как ему больно и страшно из-за Майка, за которого Тот в своём представлении до сих пор нёс ответственность.

«Если Майку было десять, когда они сюда наведались… сколько же было Тоту? И сколько им обоим сейчас?» – Янка отчаянно хотела спросить это вслух, но не могла решиться.

А потом Ким вдруг шагнул к Майку и похлопал по плечу:

– Не могу сказать, что я огорчён тем, что у тебя ничего не вышло. Но знаешь… давай просто сделаем вид, что, как говорится, «почти – не считается». Всё это настолько похоже на бред, что простить своего несостоявшегося убийцу – кажется вполне себе разумным поступком. По крайней мере, такому психу, как я.

Майк посмотрел на Кима снизу вверх и снова опустил глаза.

– Ладно… Давайте найдём способ просто покончить с этой связью, – пробормотал он.

Тот нахмурился и глухо сказал:

– Поклянись, что не попытаешься его убить. Любым словом, действием – или даже бездействием.

– Ну, клянусь, – неохотно отозвался Майк.

– Своим глазом… поклянись, – жёстко потребовал Тот.

Майк вздрогнул, прижал ладонь к повязке и на этот раз уже очень мрачно, но ясно и чётко повторил:

– Клянусь.

Янке показалось, что мир сейчас снова вспыхнет золотом, но ничего не случилось, только Тот вдруг выдохнул и расслабился, словно сбрасывая неподъёмную тяжесть.

– Идёмте, – невесело усмехнулся он. – Попробуем ещё раз без потерь добраться наверх.

К лестнице Майк устремился первым, словно желая доказать, что он сильнее всех жаждет найти те таинственные бумаги, о которых упоминал Тот.

Янка наклонилась за своим телефоном и бережно протёрла рукавом куртки. Фонарик упорно горел, дисплей – включить-проверить-погасить – не разбился, зарядки ещё оставалось 47%… Даже на часах сменились только минутные цифры. Как будто ничего не было.

Но ведь было. И озноб не прошёл до сих пор, затаился под кожей. Ким слишком добрый, слишком мягкий, слишком… далёкий от мира.

Тот поднял свой телефон и почти тут же констатировал:

– Треснул. Буду теперь вслепую твой номер набирать, Ян.

– А новый купить?

– А на какие шиши? Этот мне Серёга когда-то отдал, типа, свой старый. Не в городе же мне искать какой-нибудь выброшенный… Такого хлама здесь почти нет – кому эти «девайсы» по-настоящему дороги?

…Поднималась наверх Янка последней, ведя рукой по стене и запрещая себе светить влево, туда, где ступеньки заканчивались. После всего произошедшего лестница внушала ей натуральный ужас.

Под самой крышей оказалась узкая кольцевая галерейка. Лучи фонариков заметались, бликуя на тёмных стёклах огромных окон, а потом Янка посветила на внутреннюю стену и замерла. Она тоже была стеклянная… и многослойная, и луч света множился и отражался там, внутри, высвечивая металлические конструкции, похожие на часовой механизм.

Майк протянул Киму его телефон, подобранный на лестнице, а потом отвернулся, чем-то погремел, щёлкнул зажигалкой – и галерейку озарил свет старинной масляной лампы. Парень осторожно поставил её на подоконник, подкрутил фитилёк и кивнул на узкие шкафы между окнами:

– Где-то здесь надо искать.

Янка заморгала, привыкая к новому освещению – язычок пламени за стеклом гротескно вытянулся