и престижных провинций Рима (занимавшей территорию, которая сейчас находится на западе Турции), – эту должность он лишь ненадолго оставит перед самым концом 43 г. н. э. Скорее всего, Агриппина была с ним – к тому времени жены высокопоставленных чиновников обычно сопровождали своих мужей в места их провинциального назначения, а роскошные города Азии были не худшим местом для супруги наместника. Основание статуи из храма в Косе с надписью, прославляющей ее как жену Пассиена, может свидетельствовать о ее путешествиях на Восток{354}. Таким образом, Агриппина могла пропустить самые опасные годы в период между убийствами Юлии Ливиллы и Юлии. К тому времени, когда в конце 43 г. н. э. она вернулась вместе с мужем в Рим, Мессалина уверенно контролировала жизнь двора; любая угроза со стороны Агриппины больше не казалась столь непосредственной и реальной.

Между 43 и 47 гг. н. э. – когда мы снова обнаруживаем, что Мессалина обвиняется в политически мотивированном убийстве, – положение как императрицы, так и режима было прочным. При дворе оставалось мало людей, способных бросить вызов императору или императрице; экспансионистская кампания Клавдия в Британии оказалась успешной, снискав ему поддержку среди населения и солдат; и после его триумфа Мессалина наконец-то получила публичное признание и личную власть. Хотя титул Августы, упущенный ею после рождения Британника, по-прежнему ускользал от нее, сенат признал ее достойной зримых символических почестей. В середине 40-х гг. н. э. положение Мессалины как императрицы было надежно – и она это понимала.

То, что интриги Мессалины сбавили обороты в годы после падения Юлии, ставит под сомнение картину, нарисованную античными источниками. Если действия императрицы были действительно продиктованы неуправляемыми и иррациональными страстями – ревностью, сладострастием, жадностью, гордостью и желанием, то представляется неправдоподобным, чтобы такие страсти ей удалось настолько обуздать в середине правления.

Напротив, флуктуации интриг Мессалины говорят о хладнокровной и чуткой стратегии. В эти ранние лихорадочные годы правления ее мужа она старалась устранять самые серьезные угрозы для себя и режима – систематически, безжалостно и в основном бесстрастно. А после смерти Юлии, когда ее самые непосредственные соперники были уже мертвы и назревало недовольство, которое могло поставить под угрозу ее влияние, иными словами, когда ее деятельность больше не выглядела рациональной и политически целесообразной, она остановилась. Образ Мессалины как рабыни своих страстей не основывается на фактах; это проекция, рожденная мужским страхом перед женской властью и подпитываемая слухами о ее сексуальной жизни, которые вскоре начнут распространяться.

XIII

Политические извращения

…Погрешения, совершенные в наслаждениях,

заслуживают более тяжкого обвинения,

чем когда с печалью.

Марк Аврелий, Наедине с собой, 2.10{355}

В середине 40-х гг. н. э. положение Мессалины было достойным и надежным, как никогда. Ее двое детей росли здоровыми наследниками принципата; она разделила триумф своего мужа; ее изображение красовалось повсюду в империи; главные соперники (за исключением, пожалуй, Агриппины – но той придется дожидаться своей очереди) были мертвы или изгнаны; сеть ее соратников преобладала на Палатине. Титул Августы казался ближе, чем когда-либо.

И тем не менее в конце 48 г. н. э. Мессалины не стало. Причиной, как объясняют нам наши историки-мужчины, послужило некое безумие. Разврат, говорят они, подобно лихорадке, постепенно завладел императрицей, лишив ее способности к рациональным поступкам и ввергнув во всепожирающий цикл саморазрушения, завершившийся двоебрачием и беспрецедентным числом казней.

Вслед за Мессалиной положило головы немало именитых мужей. В списке казненных – Гай Силий, Тиций Прокул, Веттий Валент, Помпей Урбик, Савфей Трог, Декрий Кальпурниан, Сульпиций Руф, Юнк Вергилиан, Мнестер и Травл Монтан{356}. Вместе с ними, вероятно, погибли некие Гельвий, Котта и Фабий[85]. Плавтия Латерана и Суиллия Цезонина пощадили{357}. Некоторых из этих мужчин прямо обвинили в прелюбодеянии с императрицей, других обвиняли в содействии ее супружеским изменам. Вольноотпущеннику Клавдия Полибию, которому тоже приписывали роман с императрицей, повезло не дожить до этих событий.

Список любовников Мессалины примечателен не только своей длиной – даже печально известной Юлии Старшей приписывали лишь пять названных поименно любовников (и только один из них был казнен), – но и размахом. Веттий Валент был известным врачом; Сульпиций Руф руководил школой гладиаторов; Юнк Вергиллиан был сенатором; Деций Кальпурниан возглавлял когорты ночной стражи; Мнестер был танцором пантомимы, а Гай Силий – консулом-десигнатом.

Римляне считали, что страсти порождают новые страсти, и позднее источники будут утверждать, что Мессалина начала требовать не только новых любовников, но и новых сексуальных впечатлений. Ходили слухи, что она хотела открыто демонстрировать свои прелюбодеяния; затем – наблюдать, как ее друзья смотрят на своих жен, когда те спят с другими мужчинами; затем – участвовать в соревнованиях на сексуальную выносливость; затем – играть в проститутку. Наконец, говорят, острота ощущений от измен настолько притупилась, что последним ненарушенным табу оставался лишь брак (пусть и двоебрачие при живом муже с ее любовником Силием).

В годы после смерти Мессалины истории о ее сексуальных подвигах пускали метастазы, пока она не стала абстрактным воплощением женского желания и всех связанных с ним страхов и фантазий. В десятой книге «Естественной истории» Плиний Старший делает резкое отступление от систематической классификации видов птиц: «Все прочие животные сожительствуют в постоянное время года, человек же, как уже говорилось, во всякий час дня и ночи; прочие насыщаются совокуплением, и только человек – нет»{358}. Для подкрепления своей гипотезы Плиний приводит лишь один пример: Мессалину. Императрица, заявляет он с восторгом и ужасом, выбрала самую одиозную проститутку и вызвала ее на поединок. Каждая из них за сутки должна была переспать с как можно большим количеством мужчин – Мессалина выиграла, переспав с двадцатью пятью. Плиний насмешливо отмечает, что она считала эту победу достойной императрицы. Менее чем через три десятилетия после смерти императрицы ее сексуальная жизнь уже настолько обросла печальной славой, что считалась неопровержимым научным доказательством.

Изучать половую жизнь непросто и в лучшие времена. Мы так мало знаем о том, что в действительности делают или чего желают наши близкие – а порой и наши собственные партнеры. Еще труднее исследовать подобные вещи с расстояния в две тысячи лет. Тем более сложно разобраться в них, когда они мифологизированы и окружены сплетнями, а между тем мало чью интимную жизнь мифологизировали так, как сексуальное поведение Мессалины.

Наиболее фантастические истории о любовных похождениях Мессалины, в том числе описанное Плинием секс-соревнование, следует отринуть сразу, но ситуация сложнее, когда речь заходит об обвинениях в более тривиальном адюльтере. Хотя обвинения в измене, погубившие Мессалину в 48 г. н. э., могли быть (как я постараюсь показать) политически мотивированы, трудно поверить, что они были полностью необоснованны. Сам масштаб сплетен решительно свидетельствует против этого, и кроме того, некоторые детали делают это предположение сомнительным. Порой Тацит отступает от перечня имен казненных, чтобы рассказать нам что-нибудь о том или ином мужчине или романе; в этих историях влечения, флирта, отказа и каприза не чувствуется политики. На самом деле, чем пристальнее мы вглядываемся в список любовников Мессалины, тем менее вероятным кажется, что это просто плохо закамуфлированный политический проскрипционный список. Молодой красивый Травл, безымянные всадники, танцор Мнестер и заведовавший гладиаторской школой Сульпиций Руф – все они выглядят странными кандидатами для участия в серьезном дворцовом заговоре. Если набор обвинений, выдвинутых против Мессалины, не был сконструирован исключительно для того, чтобы погубить императрицу и ее партию, придется допустить, что мы имеем дело, по крайней мере отчасти, со следами реальных романов.

До 18 г. до н. э. прелюбодеяние не было уголовно наказуемым по римскому праву. На протяжении более чем семисот лет римской истории внебрачные связи рассматривались как вопрос частной морали, подлежащий решению в кругу семьи. Внутрисемейные расправы могли быть очень суровыми: убийство жены, действительно застигнутой в момент преступления, похоже, при определенных обстоятельствах считалось допустимой, хотя и не одобряемой реакцией. Однако только в правление