реальности ФРГ как нации являются попытками изображать из себя нечто, чем мы не являемся»[84]. Консервативные правые не могли представить себе государство иначе, чем как центр власти. Такое государство, цель которого исчерпывалась материальным благосостоянием его граждан, они могли только презирать.

Но и слева к западногерманскому государству относились крайне критически. Как и правые, левые критиковали его за ориентированность главным образом на экономический рост и социальное обеспечение, но помимо этого их скепсис и неприятие новой республики обосновывались еще и тем, что она не разбиралась открыто с нацистским прошлым, а само ее создание не стало результатом революционного акта. По сути, эта претензия основывалась на их неверной оценке политической роли и позиции населения Германии в нацистский период, согласно которой германский народ – или рабочий класс – только и ждал падения национал-социализма и жаждал смести старые элиты, чтобы затем собственными силами и по собственному праву создать демократическое и социально справедливое общество, но этому помешали западные державы и боннские политики. Учитывая статистически заметный уровень одобрения Гитлера и его государства, такая картина истории была основана на чистом выдавании желаемого за действительное, и тем не менее она оказалась весьма живучей.

С другой стороны, после 1945 года широко распространенное ощущение, что теперь, после самой ужасной из всех катастроф, возникнет, даже не может не возникнуть, новая, настоящая демократия, очищенная от наносов прошлого, было столь же сильным, как и разочарование реальностью ФРГ, которая по сравнению с этим казалась серой и невзрачной. Однако стало очевидно, что, ввиду политической неопытности немцев, преимущественно институциональная концепция демократии и авторитарное понимание государства, которые были характерны для концепции Аденауэра, могут рассматриваться и как стадия развития в процессе обучения. Привыкание к функционирующей партийной демократии, постепенное изучение правил игры и функционирования парламентаризма и плюрализма оказались необходимым условием для постепенной трансформации, наконец, для расширения и критики модели демократии, установленной в 1949 году.

Но в конце 1950‑х годов до этого было еще далеко. После создания государства, организованного американцами, западные немцы добились огромного прогресса в политическом, экономическом и социальном плане. Стабильность западногерманского государства, тут Форстхофф был прав, была «позаимствована у индустриального общества» – ибо чем бы это государство было без экономического подъема? В конце 1950‑х годов еще не было предрешено, удастся ли, помимо экономического процветания, стабилизировать государство и общество на новой основе и установить в обществе новый консенсус, подтвержденный опытом и традициями.

Таким образом, страна в культурном отношении ориентировалась на фиктивную модель буржуазного прошлого, что позволяло, по крайней мере временно, компенсировать значительную динамику изменений в политике, экономике и обществе. Это было источником особой ригидности, которую позже описывали как важнейшую характеристику тех лет. Одновременно это общество укрыло свое собственное участие в массовых преступлениях Третьего рейха защитным лаковым слоем, предполагая нормальность и отсутствие предпосылок. Но было неясно, сможет ли эта стратегия сокрытия и маскировки сохраниться в долгосрочной перспективе. И наконец, вопрос о национальном будущем немцев также был открыт. И здесь можно было предвидеть, что на выбранном пути далеко не уедешь: постоянная холодная война вряд ли была приемлема, учитывая связанные с ней риски, а признание системы двух государств было явно политически неприемлемо для большинства.

Таким образом, с одной стороны, состояние в начале 1960‑х годов не было достаточно стабильным в плане внешней политики, общества и культуры, чтобы обеспечить долгосрочную стабильность. С другой стороны, новое государство было институционально стабильным и обеспечило западным немцам безопасность и экономическое благополучие, как никогда ранее с 1914 года. Учитывая политические альтернативы, которые уже были, а также те, которые можно было наблюдать в ГДР в то же время, сохранение достигнутого было наиболее очевидным вариантом. Лозунг предвыборной кампании Аденауэра в 1957 году – «Никаких экспериментов» – лаконично формулировал эту дилемму: благодаря умению трудиться и большому везению, вопреки всем ожиданиям, западные немцы добились большего, чем можно было себе представить. Поэтому вывод о том, что лучше ничего не менять, казался правдоподобным.

13. СОЦИАЛИСТИЧЕСКИЙ ЭКСПЕРИМЕНТ

КОММУНИСТИЧЕСКИЙ ПРОЕКТ

Строительство социализма в ГДР было не только элементом политики расширения и стабилизации Советского Союза в холодной войне. С точки зрения германских коммунистов, оно оправдало и надежды человечества, и историческую закономерность, и только на этом фоне можно понять развитие ГДР. Этот марксистский взгляд на историю основывался на трех положениях[1].

История человечества протекает в классовой борьбе, а с момента индустриализации – в форме борьбы между буржуазией и пролетариатом. Такова отправная точка. В этом конфликте рабочего класса, то есть подавляющего большинства народа, с собственниками средств производства и их политическими и интеллектуальными помощниками рабочее движение выработало социализм как радикальную альтернативу буржуазному обществу. В Германии, как и в других промышленно развитых странах, кризис буржуазного общества на рубеже веков породил убеждение левых в том, что социализм может быть скоро достигнут, причем революционным путем. Борьба между революционным трудом и правящим классом обострилась во время Первой мировой войны, когда революционная партия коммунистов отделилась от германской социал-демократии после того, как та одобрила империалистическую войну, согласившись на военные кредиты. В то же время в России царская система была свергнута большевиками и было создано первое рабочее государство. Согласно марксистской концепции истории, классовая борьба приобрела мировые политические масштабы, поскольку во всех промышленно развитых государствах появились революционные коммунистические и социалистические партии, бросившие вызов капиталистическим обществам.

Первая попытка, в 1918–1919 годах, установить социализм потерпела неудачу в Германии, как и в других странах. Однако в ходе мирового экономического кризиса, начавшегося в 1929 году, ситуация вновь обострилась. Для подавления постоянно растущего революционного рабочего движения, экономические и политические элиты Италии, Германии и других стран отказались от прежней парламентской формы правления и прибегли к инструменту открытой диктатуры, которую они установили с помощью фашистских массовых партий – в Италии в форме фашизма Муссолини, в Германии в форме гитлеровского фашизма, под эгидой которого было разгромлено рабочее движение и развязана Вторая мировая война. Здесь, однако, оказалось, что советская власть уже достаточно сильна, чтобы противостоять нападению нацистской Германии и выиграть войну.

После победы над нацистской Германией СССР, вопреки сопротивлению западных держав, начал строить социализм на основе коммунистических движений в освобожденных Советской армией странах. В Германии это стало возможно только в оккупированной Советским Союзом зоне из‑за создания Соединенными Штатами западногерманского государства. Но поскольку победа социализма – это не проявление исторической случайности, а выражение исторической закономерности, то, по твердому убеждению коммунистов, пройдет совсем немного времени, прежде чем социализм одержит победу во всей Германии и