того, традиционные торговые отношения с Западом были прерваны, и в отличие от западной части страны, ГДР не имела на своей стороне богатой, хорошо финансируемой страны, такой как США, а только СССР, истощенный войной и ненасытный, что касается репараций. Бремя репараций в ГДР было почти в шестьдесят раз выше, чем на Западе, и составляло 1349 марок на душу населения. Значительная часть отраслей промышленности, существовавших в СОЗ к концу войны, была демонтирована, как описано выше, включая три четверти металлургии и автомобильного, инструментального и локомотивного производства. Кроме того, для товаров, производимых в ГДР, не существовало такого же восприимчивого рынка, каким была Западная Европа для ФРГ, поскольку страны восточного блока, объединенные в Совет экономической взаимопомощи (СЭВ), в который с сентября 1950 года входила и ГДР, имели низкую покупательную способность и постоянно страдали от еще больших экономических проблем, чем ГДР[4].

Были, конечно, и положительные предпосылки. Например, во время войны в центральной Германии, защищенной от воздушных налетов, было построено множество новых оружейных заводов. Особенно в химической промышленности, точной механике и оптике здесь имелись высокотехнологичные промышленные предприятия. В свете этой исходной ситуации решение руководства СЕПГ сконцентрировать все силы на создании комплексной тяжелой промышленности по советскому образцу имело особенно далекоидущие последствия. Ведь таким образом и без того скудные ресурсы шли на строительство доменных печей и металлургических заводов, в то время как не осуществлялись необходимые инвестиции в современную и конкурентоспособную химическую и оптическую промышленность. Более того, основные материалы для запланированных центров тяжелой промышленности должны были импортироваться из социалистических зарубежных стран, поэтому их строительство оказалось чрезвычайно дорогостоящим.

Коммунистическая критика капитализма была нацелена не только на социальное неравенство и несправедливость, но и на отсутствии планирования в рыночной экономике: анархический, иррациональный характер современного капитализма был причиной регулярных кризисов перепроизводства, ввергающих миллионы людей в страдания, что недавно ярко продемонстрировал мировой экономический кризис, – это убеждение разделяли далеко не только коммунисты и им сочувствующие. Вывод о том, что экономика отныне должна планироваться и рассчитываться единообразно, как и все остальные сферы общественной жизни, нашел отражение и в партийных программах социал-демократических или христианских партий на Западе. И разве социалистическая плановая экономика не превратила отсталую Россию в СССР, одну из самых могущественных стран мира всего за одно поколение, в страну, чья экономика вооружений оказалась даже выше, чем у нацистской Германии? Введение плановой экономики в ГДР, начавшееся уже в первые послевоенные годы, не встретило значительного сопротивления в обществе, даже со стороны блоковых партий, чье и без того ограниченное политическое влияние, впрочем, все больше таяло. Согласно первому пятилетнему экономическому плану, объем промышленного производства должен был к 1955 году удвоиться.

Проблемы и противоречия в плановой экономике стали очевидны уже с самого начала. Во-первых, не существовало исторических прецедентов социалистической трансформации развитой индустриальной страны. Поэтому исход этой операции на живом пациенте был весьма неопределенным, тем более что эксперимент проводился политиками, не имеющими достаточных экономических знаний и хозяйственного опыта. Во-вторых, претензии СЕПГ на лидерство вскоре привели к появлению огромной бюрократии планирования, особенно в экономике, которая централизованно регулировала даже второстепенные индивидуальные вопросы и не оставляла отдельным предприятиям возможностей для гибких решений. В-третьих, целевые показатели, выполнение которых было обязательно, привели к приоритету чисто количественного роста, а поскольку интересы клиентов и потребителей в этой системе рассматривались только как подчиненные, то стимулы для качества продукции и технических инноваций отсутствовали. И в-четвертых, примат тяжелой промышленности был связан с игнорированием индустрии потребительских товаров, вследствие чего снабжение населения в течение многих лет оставалось совершенно недостаточным.

Голод послевоенных лет был преодолен и в ГДР, но дефицит, продовольственные карточки и черный рынок продолжали определять повседневную жизнь. Нормированные основные продукты питания в магазинах государственной торговой организации (Handelsorganisation) были очень дешевыми, зато цены на все остальные товары были весьма высоки. Проблемы со снабжением оставались отличительной чертой экономики ГДР и источником недовольства населения вплоть до конца существования государства. Но это был и вопрос сравнительных стандартов. Ведь по сравнению с другими государствами восточного блока и особенно с Советским Союзом, условия жизни в ГДР даже в начале 1950‑х годов оставались довольно благоприятными. Однако восточная половина разделенной Германии всегда соизмеряла себя с экономикой западной части, которая с 1953 года столь невероятно расцвела. Экономика ГДР так и не смогла выиграть это соревнование вплоть до 1989 года.

Тот факт, что цели роста вскоре оказались завышенными, можно объяснить недостаточным опытом работы с механизмами централизованного экономического планирования. Слишком низкая производительность труда, с другой стороны, в значительной степени была обусловлена устаревшим, неадекватным оборудованием и нехваткой основных материалов, но в не меньшей степени – слишком низкой трудовой отдачей. Идея заключалась в том, что готовность рабочего класса трудиться все усерднее должна была проистекать из убеждения, что они работают во имя социализма и собственных интересов. Но первые сдельные системы были созданы уже в 1947 году, и переход на сдельную оплату сопровождался масштабными пропагандистскими кампаниями по повышению производительности труда. В подражание советскому «стахановскому движению» шахтер Адольф Хеннеке пропагандировался как пример нового, социалистического отношения к труду: 13 октября 1948 года он перевыполнил норму труда на 387 процентов. С тех пор 13 октября отмечался как «День активистов», когда награждались рабочие, значительно перевыполнившие план. Однако на практике трудовые стандарты, навязанные централизованным экономическим планированием, то и дело становились предметом споров, тем более что недавно созданное Объединение свободных германских профсоюзов (FDGB) функционировало не как представитель рабочих, а как передаточный ремень партии в рабочих коллективах, и поэтому у рабочих практически не было возможности влиять на формирование стандартов[5].

Широкомасштабный переход промышленности в «народную собственность» уже в 1952 году охватил около 75 процентов предприятий с примерно 85 процентами промышленного производства. Тем более сильное давление оказывалось на оставшиеся частными промышленные предприятия с целью передачи их бизнеса кооперативам или государству. Но частные ремесленные предприятия и торговые компании все же были пока пощажены. То же происходило и в сельском хозяйстве: пропагандируемое объединение индивидуальных хозяйств в сельхозкооперативы встретило сопротивление со стороны крестьян, многие из которых только что получили землю от «юнкеров» и крупных крестьян, экспроприированных после 1945 года. Поэтому коллективизация сельского хозяйства была пока отложена[6].

Не только в экономической политике, но и в обеспечении и расширении власти СЕПГ в первые три года после основания государства, руководство режима во многом равнялось на советскую модель. Партия создала собственный инструмент власти в виде военизированной Народной полиции и агентурную сеть «Службы государственной безопасности» (Штази), которая, конечно, сначала была направлена