на «врагов» в других западных странах, особенно в ФРГ, и только потом преимущественно на собственных граждан. Внутренние политические противники преследовались с максимальной жестокостью, а число политических заключенных держалось в секрете; в 1952 году оно, вероятно, составляло несколько десятков тысяч человек[7].

СЕПГ ужесточила свой курс и внутри партии. В 1948 году впервые была проведена масштабная «партийная чистка», в ходе которой искали в основном сторонников «социал-демократизма» – «людей Шумахера», которых исключали из партии, а иногда и преследовали по суду. Кроме того, была вновь реформирована партийная структура. Политбюро, центр власти, состоящий из нескольких человек, был поставлен над партийным президиумом. Многоголосие, инакомыслие, даже «фракции» больше не допускались. Вальтер Ульбрихт как генеральный секретарь СЕПГ был неоспоримым лидером; в этом отношении СЕПГ также взяла за образец сталинский Советский Союз. Собственно правительство играло в этой системе подчиненную роль. Министерства и ведомства были всего лишь исполнительными органами партийного руководства. Выборы в октябре 1950 года – с «единым списком» и «открытым голосованием» – дали 99,7 процента голосов за единый список Национального фронта при 98-процентной явке. Партии «блока» служили лишь псевдоплюралистической бутафорией и не имели влияния, парламент был чисто одобряющим органом, а судебная власть была полностью подчинена партии. Всего через год после основания ГДР новое государство было лишено всех демократических атрибутов и представляло собой диктатуру советского образца.

Уже летом 1950 года в СЕПГ началась очередная кампания внутрипартийной чистки, направленная против реальных и мнимых оппозиционных течений, аналогичная той, что проводилась в других странах Восточного блока. Главными противниками после разногласий между Советским Союзом и Югославией во всех странах советской сферы влияния стали «титовцы», но все чаще и партийные функционеры еврейского происхождения, так называемые «космополиты», которые в сталинском воображении боролись против советской власти как агенты сионизма мирового масштаба. Были подготовлены показательные судебные процессы в СССР, а также в Чехословакии, Болгарии, Венгрии и Польше – и в ГДР, где в центре нападок оказался еврейский коммунист Пауль Меркер, вернувшийся из изгнания. Он требовал возврата имущества, награбленного нацистами у еврейских владельцев, что противоречило главной цели – экспроприации частной собственности на средства производства. Эта кампания против Меркера и других была окрашена явными антиеврейскими обертонами, как это было в СССР и Чехословакии, где «заговорщики» из окружения еврейского коммуниста Сланского были отданы под суд. К осени 1951 года из СЕПГ было исключено 175 тысяч членов[8].

Вскоре эти непрекращающиеся подозрения и разоблачения вражеских агентов выказали явные признаки потери реальности и паранойи. Впрочем, сходно обстояло дело и в Америке, которую потрясли сенатские комитеты Маккарти против коммунистической деятельности; преследование коммунистов в ФРГ также приобрело в это время совершенно истерические черты. Очевидно, что в коммунистических системах тут сказывались не только особенности холодной войны, особенно во времена корейского кризиса, но и определенные структурные причины. Если что-то не получалось, если запланированные цели не достигались, если росло сопротивление, это объяснялось не неверной линией партии, по определению непогрешимой, а ошибками отдельных людей или кознями внутренних и внешних врагов. В этом отношении непрекращающийся поиск врагов и шпионов, как в СССР, так теперь и в ГДР, снова и снова подтверждал принципиальную правоту линии партии и необходимость устранения врагов, виновных во все еще имеющихся недостатках. Поэтому «ошибки» и «враги» были важнейшими легитимирующими фигурами для объяснения неудач и провалов.

Третий решающий шаг в становлении социализма – изменение сознания людей путем просвещения, культурного воспитания и борьбы с вредными влияниями извне – изначально был связан в первую очередь с образовательной политикой. Необходимо было воспитать новую, социалистическую интеллигенцию, которая бы вышла уже в основном из рабочего класса и крестьянства. Этой цели служили, например, «рабоче-крестьянские факультеты», студенты которых получали высшее образование на ускоренных курсах, а после учебы должны были занять руководящие должности, освободившиеся в результате денацификации, репрессий или бегства старой элиты. Детям буржуазии ставились дополнительные препоны, и уже в 1954 году дети рабочих и крестьян составляли 53 процента учащихся. В то же время преподавание профильных предметов и политическая подготовка ставились на один уровень, поскольку политическое перевоспитание и, в частности, идеологическая ориентация молодого поколения стали основой и центром всех усилий образовательной политики. Новые учебные программы ориентировали образование на научный социализм, школьные учителя должны были пропагандировать на уроках «ведущую роль партии», а основы марксизма-ленинизма стали обязательными в университетах[9].

Культурная политика также была полностью подчинена этой цели: антифашизм являлся обязательным ориентиром при работе с демократическим культурным наследием. Помимо реакционной и фашистской культуры, главным врагом все чаще становилась американская «упадническая культура», к которой относились джаз, жевательная резинка и поп-музыка, а также абстрактная живопись и «формализм», под который подверстывались любые стилистические эксперименты. Летом 1950 года СЕПГ определила прогрессивную культурную политику как борьбу «против антинародных теорий космополитизма, буржуазного объективизма и американского культурного варварства». Этим вариантам устаревших культурных традиций противостоял социалистический реализм, который полностью отказался от формальных экспериментов и абстракций и должен был отображать реальность социалистического строительства[10]. Бросаются в глаза параллели между неприятием СЕПГ абстрактного искусства и американской повседневной и молодежной культуры и очень похожей критикой американизации и уплощения германской национальной культуры, которую в то же время практиковали консерваторы в Западной Германии. В обоих случаях гнев был направлен против тенденций плюрализации и индивидуализации, культурного экспериментирования и коммерциализации – в конечном итоге против культурной эпохи модерна, которой здесь и там противостояли понятия долга, субординации и воспитания.

Все эти меры по строительству социализма, однако, продолжали подчиняться советской внешней политике, которая в марте 1952 года с «нотой Сталина» предприняла еще одну отчаянную попытку предотвратить включение Западной Германии в западную экономическую и оборонную орбиту и создать нейтральную общенемецкую Германию. Хотя пропаганда СЕПГ преуспела в национальной фразеологии, было слишком ясно, что реализация советских предложений поставит ГДР под угрозу. Но когда Запад отверг советское предложение о воссоединении, это давление ослабло, и руководство СЕПГ решило, что пришла пора перейти в наступление. В июле 1952 года партия объявила о начале «планового строительства социализма в ГДР», что означало и демонстративное утверждение независимости восточной республики, и значительное ускорение преобразований. Этот рывок вперед следовало понимать и как реакцию на все еще низкое экономическое развитие, поскольку, по убеждению руководства СЕПГ, эта сложная ситуация была вызвана главным образом излишними компромиссами с осторожным, «народно-демократическим» курсом первых лет. Теперь борьба против «враждебных сил» должна ужесточиться, решило руководство СЕПГ, опираясь на Сталина с его курсом на «усиление классовой борьбы»[11].

Поэтому СЕПГ объявила о создании национальных вооруженных сил, учредила «заводские дружины» в качестве военного резерва