Порывы зимнего воздуха растрепали мои длинные космы, взметнув их прямо к лицу, стоило мне выйти из прохода.

На миг я задержалась, чтобы отбросить волосы, застилавшие мне взор.

А затем…. Вопль застрял в моем пересохшем горле.

Я оказалась загнанной в угол — вокруг было полно вурдалаков. Все это время они неотступно преследовали меня…

Когда их цепкие когти уже вытянулись, чтобы вцепиться в меня, я наконец пронзительно закричала — истовый вопль отчаяния, потрясший лесную глушь.

Теперь спасаться бегством было уже поздно. Я оказалась в западне. Упыри превосходили меня числом в десятки раз, они были намного сильнее. Смертоноснее.

Один из них — самый высокий, уродливый, с кожей, покрытой серыми разлагающимися пятнами, — набросился на меня первым. Его когти стиснули меня за горло, а массивное тело прижало к земле.

Жгучий болевой шок прокатился по моему плечу, когда острейшие зубы вонзились в мою плоть.

Другие же упыри сковали мои ноги и руки, не давая пошевелиться. Как будто я могла… вырваться.

Я почувствовала металлический привкус крови на языке, ощутила раздирающую острую боль от их кровожадных укусов, когда они с чудовищным остервенением вгрызались в меня со всех сторон.

В какой-то момент один из упырей прорычал со злобой:

— Мы помним, человечишка. Это ты сразила нашу Матку огнем. Она больше не может охотиться. Она подыхает… — их гнилостное шипение резануло по уху. — Ты станешь одной из нас. Око за око. Жизнь за жизнь.

С последним, леденящим душу рычанием упырь вонзил свои клыки мне в ключицу, наполняя меня своей проклятой сущностью.

По моим венам разлился жар от их яда, обращая меня в нечто потустороннее, окаянное. В сущность из мира Нави.

Часы сменяли друг друга все медленнее. Или время просто остановилось для меня. Снег укрывал меня, и я отчетливо ощущала, как разрывается моя суть, словно изодранный в клочья моток нитей моей человечности, ускользающих в небытие. Свет угасающего солнца казался чересчур ярким, обжигающим мои глаза калейдоскопом красок и теней.

«…Что со мной творится?» — прошептала я с трудом, но голос показался мне чужим и отдаленным.

Одинокая певунья-кукушка тоскливо куковала где-то наверху, в еловых ветвях.

Мои губы едва шевельнулись, когда я шепнула вопрос, который эхом раздался в глубинах моего растерзанного разума: — «…Кукушка, кукушка… Сколько мне лет осталось?»

Внезапно птица затихла.

* * *

Звуки, подобно шепоту забвения, проникали в мое затуманенное болезненными грезами сознание, побуждая очнуться. С трудом, как в плотном облаке морока, я попыталась приоткрыть веки, но столкнулась с непроглядной тьмой.

Ледяная дрожь ужаса пробежала по телу, когда до меня дошло: возможно, я все еще нахожусь в плену того кошмара. Но отсутствие пронизывающего мороза зимней ночи заставило меня замешкаться. Вместо этого в мои чувства ворвалась гнилостная вонь с запахом разлагающейся плоти, отчего сердце вновь заколотилось в животном страхе.

Упыри. От одной этой мысли бросало в жар.

Поборов себя, я приоткрыла глаза, силясь разглядеть окутавшую меня пелену лесного мрака.

С каждым мгновением, пока мое зрение подстраивалось под тусклое окружение, все сильнее нарастала какофония леденящих душу звуков, разносившихся по замерзшему лесу. И тут меня окатило леденящим осознанием: я разобрала эти мерзкие звуки — тошнотворный хруст ломающихся костей.

Вглядываясь в зияющие пустоты заснеженного пространства, я испытала первобытный страх: взору предстал зверь — его массивная туша была скрыта пеленой ночи. Волк, гигантский и грозный, его шерсть была абсолютно черна, а из пасти вырывались клубы воздуха.

А может, это один из моих волков, пришедших мне на помощь?.. Нет. Не может этого быть.

Абсурдность этой идеи подтачивала когтями грани моего рассудка. И все же перед лицом неминуемой опасности в моей груди зародился слабый проблеск надежды.

При попытке подняться из лежачего положения меня пронзила жгучая боль, которая пронеслась по моему израненному телу. Мне удалось приподняться на подрагивающих руках, и мой взгляд упал на клочья моей разодранной хищными упырями одежды.

Не взирая на волка, который рыскал среди останков павшей нежити, я подавила слабый стон.

Но стоило опустить взгляд, как ужас, не похожий ни на один из известных мне, сжал мое сердце.

Там, где должны были быть мои ноги, виднелись лишь растерзанные до неузнаваемости останки — зрелище настолько безобразное, что не поддавалось здравому смыслу. Мои некогда выносливые конечности покоились, вывернутые и переломанные.

Должно быть, я закричала.

Волк обернулся и вперил в меня свой пылающий в темноте взгляд, похожий на языки кровавого пламени.

Неторопливо зверь двинулся ко мне.

Но у представшего передо мной волка шерсть оказалась не из темных, а из чистейшего белого меха. Что казалось темным — кровь поверженных вурдалаков, полностью окрасившая его в багровый.

И пока я грезила на грани забвения, снедаемая агонией и отчаянием, волк следил за мной своим неподвижным взглядом — безмолвный посланник на поле кровавой резни, распростертой у его лап.

«Моран»…

Это имя застыло на моих оледенелых губах.

* * *

Прикосновение влажной ткани к моей щеке — явное противоречие между теплым мерцанием свечей и моим ледяным кошмарам. Постепенно возвращаясь к чувствам, я различила тихий рокот голосов, раздававшийся в тенях.

Два разных голоса походили на обрывки нестройной мелодии. Первый голос — мягкий и успокаивающий, как колыбельная. Второй — острый и непреклонный, как сталь, — рассекал безмолвие.

«Ревнуешь?» — спросил первый голос.

Я напряглась, пытаясь понять смысл разговора: слова налетали друг на друга, как камни в бурной реке.

Второй голос, преисполненный властности, возразил: «Ты, должно быть, шутишь. По какому поводу ревновать? Нет ни одной причины. Но то, что принадлежит мне, Агний, — принадлежит мне всегда. Исправь ее. Сделай прежней».

Пока я лежала, парализованная и беспомощная, время, казалось, проносилось незаметно. Я то проваливалась в сон, то выходила из него, окутанная дурманом.

В воздухе витал душистый аромат прелых лекарственных трав, а на стенах из темного дерева плавали блики от свечей. Придя в себя, я обнаружила, что лежу на деревянном подобии стола, укрытая меховым одеялом. Обнаженная под ним и уязвимая. Место было мне знакомо. Я находилась в подвальном кабинете Агния.

Тишину нарушило негромкое шуршание, привлекая мое внимание к неясной фигуре, сидевшей спиной ко мне в глубине зала.

Агний был полностью сосредоточен на ведении записей.

Сухой кашель заглушил мою попытку сглотнуть. В горле все пересохло.

Рука Агния прекращает работу. На секунду мужчина замирает, прежде чем положить перо на стол.

Я проследила, как он беззвучно поднялся. Спустя мгновение неподвижности он развернулся ко мне лицом. Черная шелковистая роба элегантно ниспадала вдоль его фигуры, а во