Мазур в который уж раз подумал тоскливо, что буржуазныевыборы – штука, быть может, и занятная для новичка, но в больших дозахчрезвычайно тягостная для того, кто вынужден не вопить в толпе, размахиваяфлагом или портретом любимого кандидата, а обеспечивать безопасность.

Пестрая, орущая толпа бушевала на площади, как безбрежноеморе, махая помянутыми флагами и портретами, вздымая над головами самодельныетранспаранты с непонятными чужаку надписями, оглушительно громыхая трещотками исвистя в дудки, вопя что-то невразумительное. У всех у них был стольвоодушевленный и насквозь идиотский вид, словно вот здесь, на этой самойплощади решалась судьба всей Галактики или уж планеты Земля самое малое.

Это стихийное бедствие не пощадило даже монумент бравомуконкистадору, чье имечко Мазур так и не узнал – постамент густо залепилипортретами и лозунгами, а к руке со шпагой ухитрились примотать транспарант,что-то такое возвещавший аж с тремя восклицательными знаками спереди и сзади.

Дон Себастьян Санчес – тот, что с красивой проседью – умелоораторствовал на добротно сколоченной трибуне, прямо под носом у покрытогозеленой патиной первопроходца. Динамики разносили его голос в самые дальниеуголки площади. Мазур не понимал ни слова, но поневоле заслушался – было что-тогипнотизирующее в этом уверенном голосе, оборачивавшемся то шуршанием бархата,то лязгом стали, то взлетавшем до трагических высот, то отпускавшем несомненныешутки, судя по общему хохоту. «Здорово чешет, – подумал Мазур, все такжеобшаривая море голов настороженным взглядом. – На пленочку бы его снять ипоказать нашим ораторам, что мочалу жуют с трибуны, уткнувшись в бумажку. Тутони нас сделали, и думать нечего. Эффектно, черт побери. Ни словечка непонятно, но все же нутром чувствуешь, что мозги он им промывает качественно, вонкак приторчали... Мама родная! Ну, до чего дошло – эта лапочка майку с себясорвала, над головой ею машет, голыми булками тряся, того гляди, оргазм словит,и никто внимания не обращает, будто так и надо...»

Он с некоторым усилием оторвал взгляд от прыгающих, какмячики, округлостей восторженной юной избирательницы. Вновь принялся со своегонасеста озирать площадь, поворачивая голову влево-вправо размеренно и привычно,напоминая собою бездушный локатор.

Мазур располагался почти на самой верхней ступеньке ведущейна трибуну лестницы из струганных досок, так что обзор ему оттуда открывалсяхороший. Речь шла о знакомом деле – как-никак он был неплохо выучен не тольконападать, как молния, но и надежно охранять все, что прикажут...

А посему окружающее ему, как профессионалу, было поперекдуши – собственно, не шумная толпа как таковая, а те неуклюжие, прямо такипервобытные меры безопасности, предпринятые устроителями митинга...

Вокруг трибуны жиденькой цепочкой, лицом к толпе, торчалиполицейские – в картинных позах, заложив руки за спину, временами они с самымпростодушным видом отворачивались от толпы и пялились на дона Санчеса, а то ирукоплеская. Толку от них, как от заслона, не было никакого. Как и от полдюжиныпарней в штатском, очень точно отвечавших характеристике, данной Розой –деревенщина с дедовскими пушками под пиджаками, торчат там и сям, пялясь наюных горожанок в легких майках и большей частью без лифчиков. Ну, предположим,парочка из них выглядела и впрямь серьезными ребятами, знающими, с какой стороныу револьвера дуло и умеющими дать в челюсть так, чтобы второго раза непотребовалось. Но их всего парочка, они зажаты толпой, в случае каких-тоосложнений ничему не смогут помешать...

И, наконец, Мазура раздражала добрая сотня выходивших наплощадь окон окрестных домов – все распахнуты, полны людей. Если прикидыватьпрофессионально, это добрая сотня точек, откуда в любой момент может неслышнохлопнуть снайперская винтовка, а то и прилететь прямо на трибуну реактивныйснаряд...

«Стоп, стоп, – мысленно одернул он себя. – Что-тоты, братец, чересчур уж развоевался, живи легче...»

Быть может, в данномконкретном случае его профессионализмкак раз и сыграл с ним злую шутку. Не стоило относиться к порученному делу настолькосерьезно.В конце концов, это всего лишь выборы губернатора в заштатной провинции однойиз банановых республик, и не более того. Какие тут противодиверсионныемероприятия по всей форме, которые Мазур неосознанно просчитывал то и дело.Какие снайперы, реактивные снаряды из базук и прочая военная жуть? Самоебольшее – запулят гнилым помидором, как четверть часа назад пытался проделатьтипчик в гавайской рубахе – но его на дальних подступах скрутили полицейские,даром что пентюхи, враз уволокли, пригнув к земле, а метательные снаряды все доединого лопнули под ногами толпы...

Да и верзила Пепе, пижон с полудюжиной золотых зубов,секретарь и начальник охраны в одном лице, тот самый, что поставил сюда Мазура,на все расспросы о возможных опасностях философски пожал плечами и заявил, чтопо большому счету все это – ерунда на постном масле, если между своими. Всеобойдется. Лично он, Пепе, на своем веку повидал этаких митингов больше, чемавстралиец перепортил девок, и может говорить, как знаток. Попытаетсякакой-нибудь придурок с полной пазухой гнилых фруктов подобраться к трибуне илирванет кто-нибудь петарду-вонючку – если раньше ему по шее не надаютвосторженные сторонники дона Санчеса...

И все же, все же... Мазура что-то неосознанно беспокоило вокружающем. Эточувство он знал, неспроста. Телепатия, конечно, давным-давноосуждена передовой научной общественностью и развенчана, как лженаука, ночто-то такое все же есть. Пожалуй, это самая верная формулировка, пусть ипозаимствованная Мазуром из какой-то книжки. Пожалуй, что-то такое есть –смутные предчувствия плохого, вполне реального, готового грянуть. Любой человекопределенной профессии и определенного опыта поймет, о чем тут мы – сам не разсталкивался...

Хуже всего, что Мазур, как ни напрягался, как ни таращилбдительного глаза, никак не мог понять, что его беспокоит, хоть ты тресни. Ноэта надрывная заноза явственно ощущалась....

Понемногу ему начинало вериться, что эта зудящая тревога –всего лишь очередное проявление той самой мании преследования. И ничегоудивительного: вместо вбитого на уровне инстинктов стремления оставатьсянезамеченным, невидимым, изволь торчать тут на виду пары тысяч зевак, какобезьяна на шесте у того фокусника в Эль-Бахлаке...

Ага!!!

Только теперь он понял, что ничегошеньки ему не привиделось,что основания для тревоги были самые недвусмысленные...

Подобное случается с подводными камнями, расположившимся нанебольшой глубине у самого берега: их самих не видно, но по завихрениям воды наповерхности, по легкому изменению цвета моря наметанный глаз сразу определит,что камни там есть...

Там, справа, возле отключенного на время торжества круглогокаменного фонтанчика, он и обнаружил то, что ранее засекал лишь тренированнымподсознанием, исправно сигнализировавшем о некой неправильности...