сели на противоположных концах «Честерфилда». Видя его таким нервным и настойчивым, я понял, что нужно делать, и поэтому сказал:

– Она – прекрасная девушка и очень удачливая.

Сразу же его лицо просветлело, плечи расслабились.

– Ты действительно так думаешь?

– Да.

– Я подумал, что, возможно, ты, ну, знаешь, не привязался к ней.

Я вздохнул.

– Это не от меня зависит, не так ли? Это твое решение…

– Мне бы не хотелось думать, что вы двое не сможете поладить.

– Мы прекрасно поладили, не так ли?

– Ты ей понравился. Она мне сказала. Она думает, что ты настоящий джентльмен.

– Неужели?

– Правда.

Возможно, из-за позднего часа или в ответ на это заявление мисс Тейлор о признательности я больше не мог скрывать своего раздражения.

– Послушай, – огрызнулся я, – я не могу запретить тебе видеться с ней. Я знаю это. Но не жди, что это что-то изменит.

– Что изменит?

– То, как обстоят дела у нас.

Мы долго смотрели друг на друга.

Затем он улыбнулся.

– Я действительно тебе снился?

После того как я одобрил его выбор, он щедро вознаградил меня. Впервые он пришел ко мне в постель и остался на ночь.

Я почти забыл эту радость пробуждения и еще до того, как открыл глаза, по форме матраса под собой, по теплу простыней понял, что он все еще рядом.

Я проснулся от удивления, увидев его плечи. У него самая приятная спина. Сильная от плавания, с мягким пучком волос у самого основания позвоночника, похожим на зачатки хвоста. Его грудь и ноги покрыты жестким светлым пушком. Прошлой ночью я приложил рот к его животу, слегка прикусил волосы там и был удивлен их жесткостью.

Я наблюдал за движением его плеч, когда он дышал. Его кожа светлела, когда солнце проникало сквозь занавески. Когда я коснулся его шеи, он вздрогнул, проснулся, сел и оглядел комнату.

– Доброе утро, – сказал я.

– Господи, – ответил он.

– Не совсем, – улыбнулся я. – Просто Патрик.

– Господи, – сказал он снова. – Который сейчас час?

Он свесил ноги с кровати, едва давая мне время оценить скульптурное чудо, которым он является целиком обнаженный, прежде чем залезть в трусы и натянуть брюки.

– Больше восьми, я полагаю.

– Господи! – повторил он громче. – Я должен был начать в шесть. Господи!

Пока он прыгал по комнате в поисках различных предметов одежды, брошенных ночью, я натянул халат. Было ясно, что все попытки завязать разговор, не говоря уже о возобновлении близости, были бесполезны.

– Кофе? – предложил я, когда он направился к двери.

– Я получу взбучку.

Я последовал за ним в гостиную, где он схватил свое пальто.

– Подожди.

Он остановился и посмотрел на меня, а я протянул руку и пригладил прядь его волос.

– Мне нужно идти…

Я задержал его крепким поцелуем в губы, затем открыл дверь и убедился, что поблизости никого нет.

– Теперь иди, – прошептал я. – Веди себя хорошо и не позволяй никому увидеть тебя на лестнице.

Совершенно безрассудно на самом деле – позволить ему уйти в такой час. Но я снова был в этом состоянии. Состоянии, когда все кажется возможным. Когда он ушел, я поставил Quando me’n vo’ soletta per la via[47] на проигрыватель. Увеличил громкость до максимума. Вальсировал по квартире в одиночестве, пока у меня не закружилась голова. Вот о чем говорила мама. «Все стало таким мутным». Это чудесное чувство.

К счастью, утро было тихое. Мне удалось провести бо́льшую часть времени в своем кабинете, глядя в окно, вспоминая прикосновения моего полицейского.

Этого было вполне достаточно, чтобы заполнить промежуток до двух часов, когда я внезапно понял, что понятия не имею, когда увижу его снова. Возможно, подумал я, наша единственная ночь вместе будет последней. Возможно, его спешный побег на работу был просто предлогом. Способ как можно быстрее сбежать из моей квартиры, от меня и от того, что случилось. Я должен был увидеть его хотя бы на минутку. Все это, и без того сказочное в своей невероятности, рассыпалось бы, если бы я этого не сделал. Я не мог этого допустить.

Поэтому, когда Джеки вошла, чтобы спросить, не хочу ли я чаю, я сказал ей, что еду на срочную встречу и не вернусь до конца дня.

– Сказать мистеру Хоутону? – спросила она, слегка скривив рот.

– В этом нет необходимости, – сказал я, протискиваясь мимо нее, прежде чем она успела спросить что-нибудь еще.

День был свежим и холодным. Яркость солнца убедила меня, что я принял правильное решение. Павильон светился. Сверкали фонтаны на Штайне.

На свежем воздухе мне казалось, что срочность прошла. Я побежал по набережной, приветствуя ледяной ветерок на моем лице. Взглянул на ослепительную белизну Ридженси-Террас. В который раз задумался, как мне повезло, что я живу в этом городе. Брайтон – самый край Англии, и есть ощущение, что мы где-то совсем в другом месте. Где-то вдали от мрака Суррея, сырых затонувших улиц Оксфорда. Здесь могут происходить вещи, которые не могут произойти в других местах, даже если они мимолетны. Здесь я не только могу дотронуться до своего полицейского, он может оставаться со мной всю ночь, прижимая мое бедро к матрасу своей тяжестью. Мысль об этом была настолько возмутительной, такой нелепой и в то же время такой реальной, что я рассмеялся прямо здесь, на Марин-Параде. Женщина, шедшая в противоположном направлении, улыбнулась мне, как человек, потакающий маньяку. Все еще посмеиваясь, я свернул на Берлингтон-стрит и направился к Блумсбери-плейс.

Там была синяя полицейская будка размером не больше уборной, слабо освещенная солнцем. К моему удовольствию, велосипед не подпирал ее снаружи. Велосипед снаружи означал визит сержанта; он мне это сказал. Тем не менее я остановился и оглядел улицу. Никого не видно. Вдали мягкий шум моря. Матовые окна будки ничего не выдавали. Но я верил, что он там. Ждет меня.

Какое идеальное место для свидания, подумал я. Внутри мы бы спрятались, но были бы в общественном месте. Полицейская будка предлагает и уединение, и азарт. Что может быть лучше? Любовь в полицейской будке. Это может быть одна из тех замечательных книг в мягкой обложке, которые доставляются только по почте.

Головокружение. И все кажется возможным.

Я громко постучал в дверь. «ДУМ-де» – мое сердце забилось.

«Дум-де. Дум-де. Дум-де».

«ПОЛИЦИЯ, – гласила табличка. – В АВАРИЙНОЙ СИТУАЦИИ ЗВОНИТЬ ЗДЕСЬ».

Это действительно была чрезвычайная ситуация.

Как только дверь открылась, я сказал: «Простите меня», и мне показалось, что я похож на мальчика-католика, который просит признания.

Последовала пауза, пока он понял, что происходит.