Да, Лив хорошо это понимала. Бихрома надо было содержать должным образом, или это плохо отражалось на спонсоре и спонсирующей стране. А желтый было так трудно хорошо извлекать, что мало кто из обученных на желтый проходили заключительные экзамены. Так что спонсирование желтого бихрома было большим вложением с малой вероятностью окупаемости. Спонсор Лив утверждал, что она не бихром, чтобы сохранить свои деньги. Это было нечестно, но за тирейку некому было заступиться.

– Вот твое задание, девочка. Я устроила так, чтобы твой класс был следующим в очереди на личное инструктирование у Призмы. Подберись к нему поближе…

– Вы хотите, чтобы я шпионила за Призмой? – спросила Лив. Само предложение звучало… кощунственно.

– Конечно. Он может потребовать с тебя информации о своем сыне и этой женщине, Лине. Воспользуйся возможностью. Стань необходимой для него. Стань его любовницей. Все что нужно…

– Что? Да он вдвое старше меня!

– Это было бы ужасно, будь тебе сорок лет. Но нет. Мы говорим не о дряхлом старике. Скажи мне правду. Ты уже воображала, как он будет срывать с тебя одежду, да?

– Вовсе нет! – На самом деле она просто восхищалась им. Как все девочки. Но для Лив это было совершенно абстрактно, платонически.

– Да прямо святая. Или врушка. Гарантирую, что любая другая женщина с красной кровью в Хромерии мечтает об этом. Ладно. Ты будешь думать об этом теперь.

– Вы хотите, чтобы я соблазнила его?

– Так проще всего оказаться в комнате мужчины, пока он спит. Затем, если он проснется и застукает тебя за копанием в его бумагах, можешь сделать вид, что ревнуешь и ищешь письма от другой любовницы. Вообще, нам плевать, как ты к нему подберешься, но будем честны: что ты-то можешь предложить Призме? Умный разговор? Прозорливость? Маловато. С другой стороны, ты хорошенькая для тирейки. Ты молода, не слишком умна, неотесана, не влиятельна, не ученая, не поэтесса и не певица. Если сумеешь подобраться к нему по-иному, отлично. Я просто прикидываю шансы.

Это был самый живодерский способ сказать «ты хорошенькая», с которым Лив только сталкивалась.

– Забудьте. Вашей шлюхой я не буду.

– Твое целомудрие трогательно, но я говорю не о распутстве, если вдруг тебя потянет, не так ли? Ты видела его. Он прекрасен. Так что ты даже еще в выигрыше окажешься. Можешь насладиться им, ревностью всех женщин, получить все, что мы предложим…

– Мне ничего больше от вас не нужно.

– Надо было думать об этом прежде, чем подписывать контракт. Но дело прошлое. Лив, если ты сумеешь добиться хоть одной частной встречи с Гэвином Гайлом, мы обучим тебя на бихрома. Подберись к нему поближе – и получишь еще более щедрое вознаграждение. Но откажешься – и твоя жизнь превратится в адский камень. У меня полная власть над твоим контрактом. И я ею воспользуюсь.

Предложение обучить Лив на бихрома казалось чертовски щедрым за одну встречу с Призмой, но она понимала логику того, что за этим стояло. Призма может делать что хочет, но спать с тирейкой-монохромом несомненно покажется отсутствием вкуса. Дешево. Бихром, с другой стороны, имел хоть какую-то ценность. Правда была в том, что предложение все равно оставалось весьма щедрым, и Гэвин мог что-то заподозрить, но трофей – получить шпиона рядом с самим Призмой – выглядел так заманчиво, что рутгарцы были готовы рискнуть. Они делали все, чтобы Лив сказала «да».

– Кроме того, – сказала Аглая, – если ты окажешься умнее, чем я думаю, ты сможешь найти того, кто отдал приказ сжечь Гарристон. Ты найдешь виновника смерти твоей матери.

Гэвин затравил много цветодеев, но этот был какой-то не такой.

Безумие поражало каждого цветодея по-разному, но синие всегда упивались порядком. Они любили твердость синего люксина. Большинство со временем пытались усовершенствовать себя с его помощью. Каждый из них верил, что они смогут избежать безумия, если будут достаточно тщательны, умны и станут обдумывать каждый шаг. Но кем был синий, пересекающий самую красную пустыню Семи Сатрапий?

Рондар Вит был направлен в маленький приморский городок Рутгара. Женат, четверо детей, хорошие взаимоотношения со своим покровителем, который две недели тянул, прежде чем сообщить об исчезновении Рондара – никому не хочется верить, что его друг сошел с ума.

Гэвин брел по пустыне. Он на короткое время остановился у своего связника на побережье, оделся полностью в красное, вооружился и думал, что настигнет цветодея до темноты. Тем не менее он выдохся. Скользил над землей он быстро, но его руки, плечи, ноги и пресс ныли. Воля иссякла. У Призмы не возникало светоболезни, когда он слишком много извлекал, но он все же устал и его потряхивало.

Подойдя к вершине дюны, Гэвин остановился, чтобы не выделяться на фоне горизонта, и начертил пару длинных линз. Обычно выслеживать синих было легко, поскольку какими бы хитрыми они ни были, большинство терпеть не могло нелогичности. Если понять, куда именно они идут, то накроешь их на самом эффективном пути туда. Гэвин понятия не имел, какова цель этого цветодея, но он следовал линии берега. Если только его цель не была поблизости, то Гэвин предполагал, что одержимец продолжит идти вдоль берега, держась на расстоянии от самого побережья, избегая ферм и городков. Конечно, цветодей сделал ошибку, подойдя слишком близко к краю пустыни, чтобы быстрее добраться до воды, и его заметил мальчишка, который пас тощий скот пустынных кочевников. Мальчик рассказал отцу, а тот поведал всем, включая связного Гэвина.

Несколько дней цветодей пытался уйти как можно дальше от пастухов.

Так что Гэвин строил догадки, извлекая синий, чтобы помочь себе думать, как они. Поскольку у цветодея не было лошади, насколько видел пастушонок – а лошади, как правило, терпеть не могли цветодеев, – человек, идущий через пустыню, слишком быстро передвигаться не может. Гэвин бывал тут и прежде, и хотя не знал местности досконально, было несколько точек, где человеку надо решать, идти ли по прибрежной дороге или по торговой через Треснувшие Земли. А кое-где Треснувшие Земли становились настолько искореженными и опасными, что там не было торговых троп вообще. Гэвин не собирался выбирать. Он ждал в одной из точек, где дороги встречались и расходились.

Он ждал. Он вытянул рубаху из-под пояса, застегнул через пуговицу, чуть сдвинул набок и снова заправил, выпустив с одной стороны. И стал ждать. Он перекачивал субкрасный в огненные кристаллы, чтобы отводить жар от тела, наблюдая, как крохотные кристаллики обретают очертания, сминаются и вспыхивают. Каждые десять минут он возвращался к вершине высокой дюны, высовывал голову и озирал пустыню.

Когда солнце спускалось, Гэвин заметил красноречивый блеск. Забыв об усталости, он вновь стал кружащим ястребом, поджидающим, когда сурок высунется из норы. Он ощутил тот же приступ черной ярости, который переживал каждый раз. Он должен убить цветодея, немедленно, не слушая его лжи, оправданий, надменного безумия.