Нет, на сей раз он выслушает – сначала.

Кожа одержимца была покрыта синим люксином – это была не броня, а панцирь. Хроматургия меняла всех, но синие были помешаны на совершенстве магии. Они готовы были продать плоть за люксин. Этот зашел дальше прочих. Талантлив, точно педантичен и наверняка блестящий извлекатель. Он все еще был в синих штанах и рубашке, хотя и то и другое было грязным и – что не в характере синих – рваным. Значит, он уже почти утратил необходимость в одежде, но опасность остаться открытым в пустыне или вероятность, что потребуется вытянуть еще немного синего, заставили эту тварь сохранить одежду чуть дольше. Лицо его, однако, было сущим чудом – или кошмаром, смотря с какой стороны посмотреть.

Он загнал люксин даже под кожу. Гэвин видел такое прежде. Этот процесс должен быть медленным и достаточно тщательным, чтобы не вызвать заражения или отторжения, но как только он начинается, завершить его надо быстро. Кожа теряла ощущения и начинала погибать, как только ее отделяли от тела, так что гниющая кожа начинала с цветодея облезать. У этого лопнул лоб, обнажая синеву яйца дрозда под сползающей омертвелой кожей. Он сделал синие покрытия для своих глаз от бровей до скул, крепкие такие купола, чтобы по сути дела постоянно носить синие очки, но в результате стал выглядеть как жук с выпученными синими глазами. Это, подумал Гэвин, один из худших вариантов попыток одержимцев улучшить себя. Если гибнет твоя кожа, гибнут и веки. Если даже ты можешь создавать тонкую синюю мембрану каждый раз, как тебе нужно моргнуть – а это должен быть удержанный синий люксин, поскольку натирать синим стеклом глазные яблоки плохая идея, и даже если с этим справиться, то ты никогда не сумеешь закрыть глаза, чтобы спать. Даже цветодеям надо спать.

Часом позже, когда солнце почти коснулось горизонта и пустыня загорелась прекрасным огнем, Гэвин надел взятые на время красные очки, обернулся красным плащом, открыл белый магический факел и вышел навстречу одержимцу.

Синий цветодей содрогнулся. Синие ненавидели неожиданности, ненавидели непредвиденное, ненавидели срыв планов. Но их также трудно было понять – синее совершенство люксинового лица не давало выражать эмоции – так же как магия, текущая в жилах, медленно стирала способность цветодея эти эмоции ощущать.

Но удивление длилось лишь мгновение. Одержимец бросился прямо на Гэвина, пылая синей кожей, глаза его буквально полыхали, безумные, освещенные изнутри отраженным синим светом. Гэвин бросил магический факел на песок перед собой и распахнул красный плащ, широко расставив ноги на склоне дюны в ожидании нападения.

Рука Гэвина скользнула по перевязи, маленькие пальчики красного люксина выхватили все крохотные кинжалы из чехлов. Он сделал большой шаг вперед левой ногой, создав с десяток маленьких стволов вдоль руки. Затем его правая рука метнулась вперед со всей мощью, накопленной в его теле вместе с силой его воли. Эти крохотные кинжалы превратились в стальные снаряды. Они полетели со страшной скоростью один за другим.

В левой руке цветодея возник синий щит и увеличился до громадного, чтобы перехватить плевки красного, которого он ждал от красного мага с магическим факелом. Вместо этого в щит ударили стальные кинжалы со стуком града по свинцовой крыше. Щит покрылся дырками, треснул и распался. Последние три кинжала достигли цели. Первый ударил в скулу и отскочил от панциря. Второй лишь рассек воздух возле шеи, а третий вошел в плечо твари.

Одержимец, однако, уже начал контратаку. Он выбросил вперед правую руку, пять громадных пик сформировались в воздухе и полетели шеренгой в живот Гэвину, так что если бы он уклонился вправо или влево, его все равно зацепило бы.

Гэвин, конечно, смухлевал. Он создал под песком прочную платформу, оттолкнулся от твердой поверхности, перевернулся и съехал по склону дюны. Одержимец размахнулся, отбросил люксиновые копья и извлек гигантский меч. Он увидел, что в перевороте Гэвин потерял очки, и лицо его дернулось в усмешке. Скула цветодея была рассечена кинжалом Гэвина, клок кожи сполз и повис, обнажая штрихованную сеть синих сосудов и синий люксин, хотя тот и треснул в точке удара. Капилляры сочились синим. Кинжал в левом плече, казалось, замедлил его движения, но ничего опасного ему не сделал.

– Вы, красные, – проскрежетал одержимец, словно давно не говорил, – так импульсивны. Ты думал, что сумеешь справиться со мной в одиночку лишь потому, что сейчас закат в пустыне?

Гэвин глянул на очки, лежавшие на песке над ним. Тварь увидела их и размахнулась мечом. Клинок удлинился в замахе на целых пять шагов, разнес очки вдребезги и снова укоротился.

– Тебе было лучше оставить убийство Освобожденного твоему Призме, – сказала тварь.

Освобожденного?

– Призма для тебя слишком большая честь, – ответил Гэвин. – Нам сказали, что мы справимся с одним синим цветодеем в пустыне. Говорят, Рондар Вит не столь уж и талантлив.

Одержимец рассмеялся.

– Думал, я разозлюсь? Я больше не Рондар. Империя Призмы рушится тебе на голову, раб. Иди к нам. Узнай, что такое быть свободным. Тебе лет пять осталось? Недолгий срок для извлекателя в их мирке. Зачем умирать за их ложного бога? За их вранье? Зачем вообще умирать?

Одержимец пытается перевербовать его? Что-то новенькое. Гэвин прищуривался. Чем меньше тварь видит его глаза, тем меньше шанс, что он заметит, насколько они странные.

– Ложный бог? – сказал Гэвин. – Бессмертие?

Вязкий удержанный синий люксин потек по внутренней части его жучиных глаз, от внутреннего уголка к внешнему. Моргает.

– Ты же не веришь в Оролама? Ты совсем скурвился или просто дурак? Если Оролам сам выбирает Призму, как учит Хромерия со времен Люцидония, то как могут быть две Призмы в одном поколении? Или ты из тех духовных трусов, кто называет это чудом и говорит, что Оролам непостижим?

Одно дело, когда цветодей пытается убежать – даже синим ведома трусость. Но оскорбление самого Оролама – ересь и подрыв основ мироздания. Если ты зовешь Оролама лжецом и говоришь, что все власть имущие это знают, то Хромерия становится распространителем лжи, угнетателем, а не другом, которому нужна твоя помощь для поддержки ее достойных дел.

– Я много лет не верю в Оролама, – честно сказал Гэвин. – Но зачем мне менять один предрассудок на другой?

Одержимец глянул на Гэвина, заметил, что рубашка застегнута криво. Хорошо. Всякий раз, как он смотрит на рубашку, он не смотрит в глаза.

– Ты перестаешь верить в ложь, чтобы суметь поверить в правду, а не чтобы ни во что не верить. Король Гарадул… – Он осекся, с подозрением глянув на Гэвина. Что-то сообразил.

– Король Гарадул, который ведет Освобожденных? – спросил Гэвин.

– Кто ты? – спросила тварь. – Ты не волнуешься. А должен бы. – Он вырвал кинжал из плеча, отшвырнул в сторону и закрыл рану. Затем одержимец достал длинный, с шарообразной рукоятью пистолет с фитильным замком из потрепанной сумки, начал тщательно заряжать его в странной, быстрой, но отстраненной манере синих цветодеев, как порой с ними бывает. Синий люксин он использовал как продолжение своих рук. Синий люксиновый шомпол, синие люксиновые пальцы, чтобы держать фитиль, синий люксин, чтобы достать натруску и свинцовую пулю. Он схватил магический фонарь и поднял его, чтобы поджечь фитиль. – Глупый, суетливый красный извлекатель, – сказал одержимец, глядя на криво застегнутую рубашку Гэвина. – Всегда лучше чуть больше потратиться и купить магический факел своего цвета.