Вошел майор, кивнул нам и сел. За столом он казался оченьмаленьким.

— Больше никого? — спросил он. Вестовой поставил перед нимсуповую миску, и он сразу налил полную тарелку.

— Никого, — сказал Ринальди. — Разве только священникпридет. Знай он, что Федерико здесь, он бы пришел.

— Где он? — спросил я.

— В триста седьмом, — сказал майор. Он был занят своимсупом. Он вытер рот, тщательно вытирая подкрученные кверху седые усы. — Придет,вероятно. Я был там и оставил записку, что вы приехали.

— Прежде шумнее было в столовой, — сказал я.

— Да, у нас теперь тихо, — сказал майор.

— Сейчас я буду шуметь, — сказал Ринальди.

— Выпейте вина, Энрико, — сказал майор. Он наполнил мойстакан. Принесли спагетти, и мы все занялись едой. Мы доедали спагетти, когдавошел священник. Он был все такой же, маленький и смуглый и весь подобранный. Явстал, и мы пожали друг другу руки. Он положил мне руку на плечо.

— Я пришел, как только узнал, — сказал он.

— Садитесь, — сказал майор. — Вы опоздали.

— Добрый вечер, священник, — сказал Ринальди.

— Добрый вечер, Ринальди, — сказал священник. Вестовойпринес ему супу, но он сказал, что начнет со спагетти.

— Как ваше здоровье? — спросил он меня.

— Прекрасно, — сказал я. — Что у вас тут слышно?

— Выпейте вина, священник, — сказал Ринальди. — Вкусите винаради пользы желудка. Это же из апостола Павла, вы знаете?

— Да, я знаю, — сказал священник вежливо. Ринальди наполнилего стакан.

— Уж этот апостол Павел! — сказал Ринальди. — Он-то ипричина всему.

Священник взглянул на меня и улыбнулся. Я видел, чтозубоскальство теперь не трогает его.

— Уж этот апостол Павел, — сказал Ринальди. — Сам был кобельи бабник, а как не стало силы, так объявил, что это грешно. Сам уже не могничего, так взялся поучать тех, кто еще в силе. Разве не так, Федерико?

Майор улыбнулся. Мы в это время ели жаркое.

— Я никогда не критикую святых после захода солнца, — сказаля. Священник поднял глаза от тарелки и улыбнулся мне.

— Ну вот, теперь и он за священника, — сказал Ринальди. —Где все добрые старые зубоскалы? Где Кавальканти? Где Брунди? Где Чезаре? Чтож, так мне и дразнить этого несчастного священника одному, без всякой поддержки?

— Он хороший священник, — сказал майор.

— Он хороший священник, — сказал Ринальди. — Но все-такисвященник. Я стараюсь, чтоб в столовой все было, как в прежние времена. Я хочудоставить удовольствие Федерико. Ну вас к черту, священник!

Я заметил, что майор смотрит на него и видит, что он пьян.Его худое лицо было совсем белое. Волосы казались очень черными над белым лбом.

— Ничего, Ринальди, — сказал священник. — Ничего.

— Ну вас к черту! — сказал Ринальди. — Вообще все к черту! —он откинулся на спинку стула.

— Он много работал и переутомился, — сказал майор, обращаясько мне. Доев мясо, он корочкой подобрал с тарелки соус.

— Плевать я хотел на вас, — сказал Ринальди, обращаясь кстолу. — И вообще все и всех к черту! — он вызывающе огляделся вокруг, глазаего были тусклы, лицо бледно.

— Ну, ладно, — сказал я. — Все и всех к черту!

— Нет, нет, — сказал Ринальди. — Так нельзя. Так нельзя.Говорят вам: так нельзя. Мрак и пустота, и больше ничего нет. Больше ничегонет, слышите? Ни черта. Я знаю это, когда не работаю.

Священник покачал головой. Вестовой убрал жаркое.

— Почему вы едите мясо? — обернулся Ринальди к священнику. —Разве вы не знаете, что сегодня пятница?

— Сегодня четверг, — сказал священник.

— Враки. Сегодня пятница. Вы едите тело Спасителя. Это божьемясо. Я знаю. Это дохлая австриячина. Вот что вы едите.

— Белое мясо — офицерское, — сказал я, вспоминая старуюшутку.

Ринальди засмеялся. Он наполнил свой стакан.

— Не слушайте меня, — сказал он. — Я немного спятил.

— Вам бы нужно поехать в отпуск, — сказал священник.

Майор укоризненно покачал головой. Ринальди посмотрел насвященника.

— По-вашему, мне нужно ехать в отпуск?

Майор укоризненно качал головой, глядя на священника.Ринальди тоже смотрел на священника.

— Как хотите, — сказал священник. — Если вам не хочется, тоне надо.

— Ну вас к черту! — сказал Ринальди. — Они стараются от меняизбавиться. Каждый вечер они стараются от меня избавиться. Я отбиваюсь, какмогу. Что ж такого, если у меня {это}? {Это} у всех. Это у всего мира. Сначала,— он продолжал тоном лектора, — это только маленький прыщик. Потом мы замечаемсыпь на груди. Потом мы уже ничего не замечаем. Мы возлагаем все надежды нартуть.

— Или сальварсан, — спокойно прервал его майор.

— Ртутный препарат, — сказал Ринальди. Он говорил теперьочень приподнятым тоном. — Я знаю кое-что получше. Добрый, славный священник, —сказал он, — у вас никогда не будет {этого}. А у бэби будет. Это авария напроизводстве. Это просто авария на производстве.

Вестовой подал десерт и кофе. На сладкое было что-то вродехлебного пудинга с густой подливкой. Лампа коптила; черная копоть оседала настекле.

— Дайте сюда свечи и уберите лампу, — сказал майор.

Вестовой принес две зажженные свечи, прилепленные к блюдцам,и взял лампу, задув ее по дороге. Ринальди успокоился. Он как будто совсемпришел в себя. Мы все разговаривали, а после кофе вышли в вестибюль.

— Ну, мне нужно в город, — сказал Ринальди. — Покойной ночи,священник.

— Покойной ночи, Ринальди, — сказал священник.

— Еще увидимся, Фреди, — сказал Ринальди.

— Да, — сказал я. — Приходите пораньше.

Он состроил гримасу и вышел. Майор стоял рядом с нами.

— Он переутомлен и очень издерган, — сказал он. — К тому жеон решил, что у него сифилис. Не думаю, но возможно. Он лечится от сифилиса.Покойной ночи, Энрико. Вы на рассвете выедете?

— Да.

— Ну так до свидания, — сказал он. — Счастливый путь!Педуцци разбудит вас и поедет вместе с вами.

— До свидания.