Старухи, те, конечно, Василю обрадовались, они, даже если вход вовсе досками забить, все равно прорвутся туда, где лучше и дешевле. Но молодежи и людей среднего возраста у него могло бы быть и побольше. Он прямо спросил однажды молодую мамочку с коляской: «Почему ты продолжаешь ходить к мартышкам, хотя они тебе так набойки крепят, что те слетают через неделю? Я же сам вижу, что ты одни и те же туфли к ним носишь. Что тебя заставляет туда таскаться?» Но девушка только смутилась, ничего толком не ответила и стала Василя вовсе избегать. А за все спасибо Ульяне. Что уж говорить, встряску она ему устроила будь здоров.

* * *

Из комплекса его увели, так ничего толком и не объяснив. А он так был ошарашен, что даже возмущаться не мог. Все твердил: «Это какая-то ошибка, никого я не убивал». «Разберемся», — сказали ему коротко. А арендаторы, что остались к тому часу в комплексе, смотрели круглыми глазами — их Василя в браслетах уводят, как каторжника какого-то. И никто ведь не подошел, не спросил — что ж вы творите, это же наш Василь, он ничего плохого сделать не мог.

Допрашивали его долго, один и тот же вопрос повторяли по несколько раз, проверяли, наверное, не споткнется ли где на показаниях. Он не дурак, сразу рассудил, что, раз на его молотке кровь убитого, значит, дело плохо, сразу затребовал адвоката.

Но вдруг в одну секунду отношение к нему следователя кардинально поменялось. (Это, он потом узнал, пришли результаты сразу нескольких экспертиз, и он из подозреваемого стал свидетелем.) И вопросы ему уже стали задавать об Ульяне. Но то, что они подозревают его Улю, было еще большей нелепицей, чем его подозревать. «Как Ульянка может кого-то пришить? — спросил он. — Да она пуговицу пришить не может». Он даже рассмеяться пытался, хотя, конечно, не вышло.

И совсем не до смеха ему стало, когда ему стали вываливать факты. Факты были как огромные ледяные глыбы — от каждой кровь стыла в жилах, каждая могла запросто убить. «Значит, этот молоток принадлежит вам?» — снова спросил следователь. «Плиточный молоток, — поправил он, — к нему еще идет металлическая пластина…» — «Где вчера находился этот молоток?» — монотонно продолжал спрашивать следователь. «Ну да, Ульяна его как раз домой брала, — неохотно признал он, — чтобы кое-что простучать».

Но нельзя же, в конце концов, на основании одного лишь молотка придумывать, что она убийца. Ну, пусть на молотке кровь погибшего и Ульянины пальцы. И что с того? С Ульяны станется потерять молоток по дороге домой. У нее если бы голова отвинчивалась, она бы и ее забывала где попало. Убийца просто увидел, что на тропинке валяется молоток, поднял его и ударил жертву — сделал их инструментом свое черное дело. Но чтобы Ульяна кого-то прибила — это уж, извините, бред.

Но глыбы-факты продолжали сыпаться, руша мир. Знает ли он, что Ульяна состояла в близком знакомстве с жертвой? Нашли телефон, которым убитый пользовался в тюрьме, в нем куча ее фотографий и писем. А в Ульянином телефоне сотни писем и фотографий убитого. «Нет, про это я не знал». — Он даже осип.

Между убитым и Ульяной не было никакой романтической истории, на которую втайне рассчитывал Василь и которая могла бы Улья ну в его глазах хоть немного оправдать. Нет, Андрей Кононов и Ульяна познакомились пошлее не бывает — в Интернете. Василь знает, как таких баб называют, которые ждут «влюбленных» зэков, и как к ним на зоне относятся, но говорить не будет. Дело-то понятное — сидела она, кисла в ремонте обуви, вся из себя одинокая и несчастная, а тут к ней такой симпатяга подвалил и вниманием осчастливил. Вот у нее остатки черепицы и послетали. Стала думать, что мужа она себе приискала, — осталось только немножко подождать. А не нужна она ему была, не нужна совершенно, ему перекантоваться где-то требовалось.

Еще одна глыба. Знает ли он, что Ульяна и ее жертва имели планы жить вместе? Это следует из их переписки. Знает ли он, что Ульяна встречалась с убитым прямо накануне убийства в парке? И что свидетели видели, как они ругаются.

Грохот, землетрясение, черный занавес над прежней жизнью. Ничего этого он не знал. Тогда-то ему пришлось подумать о том, от чего он целый день раздраженно отмахивался. С утра еще были страшные сказки болтушек, вечером уже — кошмарная явь. Он прикрыл глаза и сразу же увидел: по парку в сумерках идет, шатаясь, человек. На темени у него зияющая рана, через которую видно мозг. Человек падает и какое-то время продолжает ползти на четвереньках. Наконец силы оставляют его, и он испускает дух. Но самое страшное было не это. По-настоящему ужасна черная фигура, которая безмолвно следует за жертвой. Ульяна. Вот она останавливается над телом и смотрит на него. Сколько она так стоит? Минуту? Полчаса? Потом черная фигура зачерпывает с земли листья и сыпет их на убитого. И делает так несколько раз. Стоит еще какое-то время, а потом берет свою сумку и идет домой. Чтобы на следующий день как ни в чем не бывало выйти на работу. А молоток-то для убийства в самый раз. Тяжеленький и с одного краю заостренный… Стукнешь по голове — пробьешь в ней дырку.

Перед ним положили фотографию черноволосого симпатичного парня. «Я его знаю, — сказал Василь, — он сдавал замшевые полуботинки, пижонские такие. И их не забрал. Три года уж прошло». Следователь продолжал раскладывать перед ним пасьянс. На фото, где парень уже мертвый был, он посмотрел только вскользь, слишком тяжело это. У Ульяны, значит, были отношения? Он сидел с этой женщиной в помещении площадью восемь квадратных метров почти каждый день на протяжении полутора лет, болтал обо всем подряд — и даже не знает, что она переписывалась каждый день с заключенным. И собиралась с ним вместе жить! И он еще говорил про себя с гордостью, что разбирается в людях? Он конченый придурок. Его самого судить надо за тупость, за невнимательность. Он вечно воспринимал все, что происходит с Ульяной, как комедию. Но какой финал! Вечером Ульяна кокнула мужика, а утром вышла на работу как ни в чем не бывало! И разыгрывала перед Василем преспокойно дурочку целый день. Вытирала пол, заваривала чай, курила, натирала кремом носы ботинок. Вот что страшно. Еще и выпила с ним, будто они на светском рауте.

Он вдруг понял. Посылки Ульяна отправляла не матери. Другу своему в тюрьму слала. Обычная история — мужик сидит, баба вертится. Потому и не рассказывала про дружка, что позориться не хотела, все-таки зэками не хвастаются.

«Вы только не слишком с ней жестко, — спохватился он, — у нее с головой не все в порядке. Она к психиатрам ходила, сама рассказывала. Она, наверное, не нарочно. Ее лечить надо».

«Что вы почувствовали, когда узнали, что работали с убийцей?» — спросил его однажды наглый журналист из районной газетки. Но он только плечами пожал. Дурацкий вопрос. Сказал: «Ну, неприятно было, конечно. Я ж не знал, что она…» В действительности еще долго он на полном серьезе сам был готов убить Ульяну. За вранье ее. За то, что за дурака держала. За то, что по своей тупой бабской ревности убила человека — и его в этом убийстве измазала. За то, что на него пальцем кругом показывают и проходу не дают. За то, что места хорошего через нее лишился и людям перестал доверять.

Лечить Ульяну не стали. Психиатрическая экспертиза признала ее вменяемой, что его очень возмутило. Разве может здоровый человек ударить другого по голове и на следующий день выйти на работу? И ни разу не упасть на пол с криком: «Судите меня, люди добрые, грех на мне, убила я!» Нет, все-таки не так что-то у нее в мозгах. У нее шарики за ролики, а вы говорите — вменяема. Жизнь у нее не сахар, это правда. Но многие бабы тоже сидят разведенные и без денег и не идут убивать. А Ульянина злоба — она какого-то особого свойства. Опасная, черная злоба. Она копилась, копилась — и вырвалась наружу в такой форме.