— Нет... никогда не ем. В них холестерина много!

— Ах, холестерина тебе много! — Кащей похлопалкрылышками по бокам. — Тебе яйца наши не нравятся?!

Тут электричка притормозила, и мужик со своим чемоданомвылетел из тамбура. Пулей.

Все развеселились, и до Москвы мы ехали без приключений.Когда поезд медленно втянулся на вокзал, взрослые вышли, а я выпорхнул извагона. Выпорхнул и сразу почувствовал знакомый с недавних пор запах. У мухи-тообоняние — ого-го! А милиционеры пахнут своеобразно, для мухи чем-то дажеприятно... Через мгновение я их и увидел.

На перроне стояло штук двадцать милиционеров с дубинками,наручниками и автоматами. Все они хмуро смотрели на нас.

— Ох... — убитым голосом произнес Кубатай,обмякая. — Совсем забыл, что в двадцатом веке уже изобрели телефон...

Один из милиционеров поднял мегафон и заорал:

— Руки вверх! Шаг вправо, шаг влево — попытка кбегству! Взмах крыльями — провокация! Бросай оружие!

Ватсон тоненько охнул, стал медленно оседать и, наверное,упал бы, не подхвати его на руки Шерлок Холмс.

Кубатай преобразился. Грудь его выгнулась, как Дворцовыймост в Санкт-Петербурге, глаза метнули огонь, усы стали медленноприподниматься.

— Никогда, — воскликнул генерал, — никогдаКубатай не бросал оружия!

Положение было хуже некуда. Московские милиционеры явнообиделись за своих мытищинских коллег. И тут Смолянин, нервно комкая юбку,заголосил:

— Люди добрые! Помогите! Честных людей обижают!Животных мучают! Помогите!

Я, конечно, догадывался, что это нам не поможет, но все-такиот смолянинской отваги стало приятно.

— Считаю до трех! — продолжал кричать милиционер.И торопливо начал считать: — Раз, два, два с половиной...

— Отставить! — раздался вдруг чей-то тонкий голос.Ватсон встрепенулся и начал озираться. А я, благодаря своим мушиным глазам,сразу увидел маленького, лет восьми-девяти мальчика, который как раз вышел изсоседнего вагона и наблюдал за происходящим.

А самое удивительное — что милиционеры его послушались!Опустили оружие... правда лица у них при этом стали — смотреть страшно!

— Товарищ мальчик! — дрожащим от ненависти голосомпроизнес милиционер с мегафоном. — Это преступники!

— Доложить как положено, — лениво ответил мальчик,поправляя воротник джинсовой курточки.

— А-а-а! — пропел милиционер, комкаямегафон. — Товарищ мальчик, разрешите доложить?

— Разрешаю.

— Майор Брайдер. Задерживаем опасных преступников,террористов. Напали на представителей власти... хулиганили...

Мальчик подозрительно посмотрел на нас, увидел пингвина... изаулыбался. Подбежал, храбро схватил Кащея за крыло-плавник, погладил, изаискивающе спросил у Кубатая: — Это... это ваш?

— Э-э-э... Наш! — смешался генерал.

— Ручной?

— Дрессированный, — кокетливо улыбаясь, сообщилСмолянин. — Орликом зовут!

— Здорово... А что они на вас так разозлились?

— Не знаем, — покривил душой Кубатай. — Шлимы, шли, никого не трогали. Мы — знаменитые цирковые артисты. Это — рыжий клоунСмолянин, а я — зеленый клоун Кубатай. Гастролируем по миру с Орликом... всемнравится. А тут напали, негодяи... Орлика хотели ударить!

Мальчик явно был из тех ненормальных юных натуралистов, укоторых дома аквариум, клетка с канарейками, вольер с хомяками и парадворняжек. Он побледнел, еще раз погладил пингвина и заорал на милиционеров:

— Разойдись!

— Нет! — храбро возразил майор Брайдер.

Мальчик нахмурился, прищурил глаза... И откуда-то сверхускользнули к земле быстрые серо-стальные тени! «Птицы» — понял я, метнулся кХолмсу, и забрался ему под сюртук. Что не говори, мушиные инстинкты — вещьполезная...

Только эти птицы мух не ловили. Были они металлические, с блестящими,как хрусталь, глазами и длинным клювом, на конце которого дрожал огненныйшарик.

— Именем Народного Диктатора приказываю вам разойтись ине трогать порядочных людей! — велел мальчик. — И вообще... все вашеотделение милиции — распускаю!

Милиционеры с грохотом пороняли свои автоматы и наручники.Один жалобно спросил: — А что нам делать-то тогда?

— На завод идите работать! — строго сказалмальчик, взял Орлика за крыло и потащил за собой. Следом, волей-неволей,поплелись и мы.

Мальчика звали Славой. Он так сказал, когда мы шли по улице.И еще признался, что ужасно животных любит, особенно — птиц. А пингвинов раньшевидел только в зоопарке.

Кащей, если честно, вел себя очень прилично. Какдрессированное животное, а не как заколдованный человек. Крякал, махалкрылышками, один раз попытался стащить с лотка банан. Подтверждал словаКубатая.

— А этих... железненьких... — ненатуральнохихикнул Кубатай. — Тоже любишь?

— Страх-птичек? А че их любить-то? Они неживые. Онироботы! — засмеялся мальчик.

— А откуда они взялись? — осторожно спросил Холмс.

— Ну, когда диктатор Стас вернулся из Шамбалы и увидел,что все везде плохо, то он сказал волшебное слово... — с воодушевлениемначал рассказывать мальчик. И вот что мы узнали...

Стас объявился полтора месяца назад. Первым делом онпробрался на телевидение — явно благодаря волшебству. Влез в прямой эфир вовремя передачи «Час пик» и объявил, что он — вечно молодой и могучий колдун изафриканской страны Шамбала, явился, чтобы помочь всему миру. (Подводило еговсе-таки образование, про Шамбалу-то он что-то слышал, а вот где она находится— не знал.) Ведущий попытался выгнать странного мальчика из студии, да кудатам... Стас пробурчал какое-то заклинание, и, откуда не возьмись, появиласьстая железных птиц (Стас их потом прозвал страх-птичками). Ударами тока ониразогнали охранников и выступающих, техников усадили на места, и Стас своевыступление продолжил. Объявил на всю страну, что жизнь теперь будет славная —малина, а не жизнь. Что президента, парламент, и прочих дармоедов он в отпускотправляет. А править будет сам... ну и все остальные дети старше семи, номладше двенадцати лет. Потому что они самые добрые, умные и честные. Об этом вовсех книжках, мол, написано. Детей теперь никто обижать права не имеет, потомучто страх-птички будут за этим следить и виновных наказывать. А взрослые пустьне волнуются — как жили, так и будут жить. Стас им все разрешает, кроме одного— управлять.