– Он весь день рисовал во дворе, – добавил Эней.

– А ученые, они тоже могут быть частью Элиты? – спросил Энндал.

– Невозможно определить, – призналась Брисеида.

– По крайней мере они не настроены к нам враждебно, – заметила Лиз.

– Завтра я попробую попасть в пагоду и подняться по девяти этажам, – решил Энндал. – Лиз права, продолжайте внимательно слушать ученых.

На следующий день Энндал не смог найти вход на верхние этажи пагоды. Он обыскал башню со всех сторон, как только Менг и его соратники отвернулись, но не смог найти переход. Казалось, что этажи здания были сделаны в качестве украшения.

На следующий день рыцарь осмотрел запретный сад, незаметно заглядывая за деревянную ограду. Никаких признаков дракона не было. Брисеида не удивилась: пока они не могли видеть химер, догадаться об их присутствии было делом невероятной удачи, как в вечер праздника ткачихи – или, возможно, невезения, когда Элита наконец решит напасть.

Министр Сяо снова появился при дворе, но он был рассеян и, по словам Энндала, чем-то озабочен. Всякий раз, когда Менг спрашивал его о расследовании против Персии и арестах членов Братства, Сяо неизменно отвечал: «Мы работаем над этим».

Император уклончиво ответил на предложения своего генерала.

Энндал заметил, что Менг становится все более вспыльчивым, склонным выставлять напоказ перед магистратами свою легендарную личность. Тем не менее, генерал сдерживал себя перед императором. Его благоговейное отношение, по словам рыцаря, с каждым днем все больше подпитывало его собственное же негодование. Но Менг самый последний признается в этом.

Брисеида прижала ладони к ушам, закрыла глаза и глубоко вдохнула. Майна, птица в библиотеке, разговаривала на китайском, она была готова поклясться. Четыре дня девушка слушала щебетание, и из-за этого пения ее перепонки чуть не лопнули, птице удалось убедить ее в этом. Брисеида никогда не обращала особого внимания на китайский язык, но представляла его сложным и музыкальным. Как еще она могла оправдать неиссякаемые речи птицы? Должно быть, той было что сказать.

В течение четырех дней Брисеида предавалась иллюзии, жертвой которой она стала, полагая, что читает французские слова по губам своего ученого с блестящим лицом. Но, по правде говоря, она постоянно оступалась. Ее исследования как в Цитадели, так и в Китае, зашли в тупик.

Клубок информации, которую Бенджи ежедневно собирал в крепости, был похож на мешанину историй, которые рассказывали ученые в поместье генерала: множество историй без начала и конца. Ничего не было известно о том, как увидеть химер, или как найти и закрыть переход, созданный Элитой для того, чтобы химеры могли прибывать в большом количестве в реальность. Однако Бенджи не жалел сил. Он ходил по Цитадели, проверяя каждую комнату, каждую идею и принося с собой кипы документов. Но он не сообщил Брисеиде ничего нового. В Цитадели, очевидно, не было никаких упоминаний о ее собственной деятельности. Не было также никаких сведений ни о переходе из одного мира в другой, ни о существовании химер, кроме, конечно, классических сказок и легенд человечества, уже доступных в библиотеках реального мира. В Цитадели перечислены только произведения физического мира…

Слушая, как ученый изливает непрерывный поток слов, Брисеида была уверена, что касается истины кончиками пальцев, но никак не может ее постичь. До чего же обидно!

Более того, без песочных часов Брисеида не знала, сколько времени у них осталось в Китае. Менг отказался просить императора вернуть их. Брисеида каждый день умоляла его, но безрезультатно. Она с трудом могла представить, что Элита может сделать с подарком песочников. Смогут ли друзья покинуть эту эпоху, если не вернут песочные часы?

Каждое утро на рассвете они с Энеем играли в абсурдные игры, придуманные внучкой Менга. Они находили место подальше от глаз взрослых, чтобы избежать выговоров: в сушильной комнате, возле деревянных туалетов с неприятным запахом, за кустами в женском дворе. Они бегали за призраком Шу Фана, придумывали стихи, чтобы уговорить его, показывали боевые трюки в надежде, что однажды он согласится поговорить с ними напрямую. Если Шу Фан действительно существовал, то он определенно был весьма молчалив.

Фу Цзи, младший сын Менга, никогда не упускал возможности вступить в разговор. У него было хорошее чувство юмора и светлый ум, чем он разительно отличался от отца. Лиз постоянно вздыхала, глядя, как он уходит. Она считала его красивым и считала бы совершенством, если бы он не был так молод.

– Это правда, Бенг не заслуживает такого билого сына, – признался Леонель на четвертый день. – Фу Цзи никогда бы не заставил нас гнить в библиотеке.

– На что ты жалуешься, – ответила Лиз, – по крайней мере, тебе не приходится весь день слушать ученых.

На второй день Леонель действительно нашел выход: сославшись на постоянную боль в носу, он лег спать, как только позавтракал, и следующие два дня провел взаперти в своей комнате.

– Если ты думаешь, что мне приятно вот так корчиться от боли, – прорычал он.

– О, бедняжка!

– Конечно, твоей вины нет. Но у тебя, видимо, язык отвалится, если ты извинишься.

– Он еще и извинений просит!

– Как вы думаете, Оанко сможет что-нибудь найти?

Эней указал в сторону американского индейца, который также часто прятался за кустом, нюхая одно из своих снадобий вдали от осуждения Энндала.

– Сомневаюсь, – улыбнулась Лиз. – Но если это его расслабит, и пока наш добрый рыцарь не замечает…

Брисеида тоже хотела бы отдохнуть. Манеры самодовольных ученых сильно раздражали ее. Но самодовольный вид Бая, который сидел во дворе и продолжал свою работу, наблюдая, как они чуть ли не рвут на себе волосы, раздражал ее больше всего на свете. Поздно вечером четвертого дня она больше не могла этого выносить. Она притворилась, что ей нужен перерыв, и вышла, чтобы поговорить с ним.

От перил террасы отскакивали капли дождя. Картины Бая, разложенные у стены, медленно пропитывались влагой. Брисеида почувствовала себя виноватой за то, что его выгнали из библиотеки. Сидя со скрещенными ногами, склонив голову и нахмурив брови, мужчина держал кисть над незаконченной картиной, а свободной рукой придерживал болтающийся рукав своей алой мантии. Рядом с ним стоял кувшин с рисовой водкой. Брисеида прошлась мимо. Он никак не отреагировал, полностью поглощенный своей работой.

Подбирая слова для лучшего нападения, Брисеида прогуливалась вдоль набросков, изображений персонажей и пейзажей. Она подошла к наброску реки, сбегающей с небольшого холма, присела, чтобы получше его рассмотреть, прищурила глаза, надеясь обнаружить потайную дверь. Но не было ничего, кроме измятой белой бумаги и растекающихся чернил.