Дело в том, что с поступлением государственных доходов дела обстояли далеко не благополучно. Самые большие потери российской казны даже по сравнению с провальным 1914 г. произошли от введения сухого закона — 473,2 млн руб. Если в 1913 г. от винной монополии поступило в бюджет 899,2 млн руб., то в 1915 г. только 30,7 млн руб. Рост доходов от других источников на 423,3 млн руб. не смог перекрыть эту брешь. Так что недобор от таможенных сборов в 20,5 млн руб. выглядел на этом фоне сущим пустяком[473].

Еще более губительным, чем само соглашение от 30 сентября 1915 г., было для интересов России и ее армии приложение к нему, которое касалось уже только двух стран и их взаимодействия в области приобретения военного снаряжения. В соответствии с данным документом, «Императорское правительство признало, что в будущем все предложения относительно поставок для России, подлежащих производству либо в Великобританской империи, либо в Америке, будут рассматриваться в Лондоне». Да, Россия назначала для этих целей специальных представителей, но базироваться им надлежало именно в английской столице. И только. Более того: «Ни одна поставка для России, платеж за которую должен быть произведен из кредитов, предоставленных английским правительством, не будет производиться без формального одобрения компетентного представителя, назначенного Императорским правительством в Лондоне, по совещании с компетентным должностным лицом, назначенным английским правительством».

И пусть вас не вводит в заблуждение блудливо-уклончивое «по совещании». Этим изобретательным бюрократическим эвфемизмом прикрывалось реальное состояние дела: истина заключалась в том, что отныне и до конца войны, даже после падения монархии в России, все решения в отношении военных поставок, заказов и их оплаты принимались единолично исключительно англичанами. Российским представителям только и оставалось, что стенать, судачить на кухне и в бессильной праведной ярости направлять жалобные послания в Петроград, описывая «художества» британцев, день ото дня все наглее игнорировавших интересы их родины. А чтобы сразу показать, кто в доме хозяин, таким «компетентным должностным» лицом стал выступать не кто иной, как сам лорд Китченер, стоявший во главе специального комитета при Военном министерстве Великобритании. Даже поставки всех иных материалов, кроме вооружения, взрывчатых веществ и боеприпасов, шли через Международную комиссию по снабжению (Commission Internationale de Ravitaillement), куда, конечно, входили и российские представители, но не им принадлежало право решающего голоса.

Российские власти, опять же в лице все того же потерявшего всякую волю и желание к сопротивлению алчности союзников Барка, фактически соглашались на полный контроль со стороны пусть и союзной, но иностранной державы за всеми собственными военными заказами и платежами по ним, отдавая инициативу британцам, которые, естественно, в первую очередь учитывали интересы своих войск. И делали это, как показала уже вскоре дальнейшая практика отношений между союзниками, с полным эгоизмом, цинично игнорируя интересы снабжения русской армии.

Этот факт, пусть и в весьма обтекаемой форме, находит подтверждение даже в официальных документах Министерства финансов. Наверное, не все чиновники ведомства растеряли остатки совести и личного мужества. Российские уполномоченные, признается в одной из аналитических записок, подготовленных Особенной канцелярией по кредитной части, встречают «некоторые затруднения в вопросе получения из предоставленного нам английского кредита свободных средств в свое распоряжение на оплату заказов, ввиду необходимости предварительных сношений с Английским правительством»[474]. Но кто их читает, эти записки?

5 ноября 1915 г. финансовый уполномоченный императорского правительства Японии Кэнго Мори[475] встретился в комплексе зданий Министерства финансов в Лондоне[476] с сэром Малькольмом Рамси[477]. Речь шла об оказании содействия правительству Японии в приобретении 10 млн долларов, необходимых на оплату военных закупок в США. Англичане согласились помочь, но просили уточнить конкретные сроки, к которым понадобятся эти деньги.

По возвращении в резиденцию Финансовой комиссии императорского правительства Японии в Великобритании[478] Кэнго Мори незамедлительно направил на имя сэра Рамси письмо, в котором сообщил, что первый транш в 3 млн долларов США необходим Японии уже к 30 ноября, второй на такую же сумму — к 31 декабря 1915 г., еще через месяц, т. е. 31 января 1916 г., потребуется и остаток в 4 млн долларов США.

При этом в конце письма японский представитель, как бы подкрепляя свое обращение необходимостью вынесения данного вопроса на самый верх английской финансовой иерархии, добавил довольно двусмысленную фразу, словно намекая на необходимость для британцев более оперативно отреагировать на просьбу партнеров, от которых они ожидают встречных услуг: «Надеюсь, сэр Джон Брэдбери также оценит тот дух открытости, с которым я обратился к вам по этому вопросу. Я также рассчитываю, что ваша консультация приведет к некоторым удовлетворительным результатам»[479].

Англичане намек поняли: для проработки практических вопросов с Мори незамедлительно встретился управляющий Банком Англии У. Канлифф.

Итак, британцы свой выбор сделали. На карте войны обозначилась новая точка, стратегическое значение которой трудно переоценить. А ведь только в 1910 г. начались активные работы по развитию порта, когда Владивосток был включен в специальную государственную программу. В октябре 1912 г. технический совет Министерства торговли и промышленности утвердил план повышения грузооборота порта, которым предусматривалось довести его пропускную способность до 2,26 млн т в год. На эти цели планировалось ассигновать около 6,8 млн руб. Однако выполнять все эти мероприятия пришлось в условиях войны[480].

Но если с Владивостоком все вроде бы ясно, то почему именно Оттаву выбрали британцы для сосредоточения золотых резервов?

Докладная записка Комитета финансов о кредитных операциях в США с резолюцией Николая II «Исполнить» и надписью рукой П. Л. Барка о докладе императору в Царском Селе. 25 марта 1916. [РГИА. Ф. 563. Оп. 2. Д. 531. Л. 1–5]

К началу мировой войны Канада уже пользовалась значительной самостоятельностью, хотя и оставалась под формальным управлением британской короны. Накануне войны Канада переживала далеко не самые лучшие дни: экономическое положение было удручающим. Бурный рост сменился резким спадом во всех отраслях, особенно пострадали экспорт хлеба, металлургическая и лесная промышленность, строительство. Так, в 1913 г. стоимость объявленных строительных контрактов сократилась на 37 % по сравнению с 1912 г. В стране усилилась безработица. Поэтому войну в Европе местные промышленники и торговцы поначалу восприняли с ликованием: всех воодушевляла надежда на огромные военные заказы. Как доносил в МИД российский консул С. Лихачев, «всегда практичные канадцы уже теперь не прочь учитывать и обсуждать между собой все выгоды и преимущества, которые они извлекут после войны».

Понятно, что в таких условиях правительство Канады незамедлительно согласилось бесплатно хранить золото для Банка Англии, учитывая только текущие расходы на эти цели. Британцы были настолько обеспокоены сохранностью золотого запаса,