Марина брезгливо отвернулась, прошептав еле слышно себе под нос:

­ — Иногда ты просто бестактное чудовище, не знаю, как мы будем дальше общаться. Уфф, устала… Разве теперь уснешь? По лавке скачут какие-то мохнатые кузнечики, гусыня твоя орет у порога, печка чадит – дырявая, вон, отсюда вижу, как светятся угли, нет, я не плачу – это дым ест глаза… Дагмар, отправь меня завтра в Ульфенхолл, а сам поезжай, куда хочешь.

— Не отпущу!

Она бросила мимолетный взгляд на стоящего перед ней человека и слабо вскрикнула, прежде чем сознание помутилось. Одежда слетала с Дагмара рваными клочьями, смуглое тело покрывалось густой, лоснящейся шерстью, вместо членораздельной речи послышался медвежий рык.

«Катя была права… Оборотень… И я ношу от него ребенка… Это триллер какой-то, а вовсе не сказка для взрослых девочек… Лишь бы не покусал…»

В прикрытое бычьим пузырем оконце хижины слаюо светило осеннее солнышко. От развороченного проема двери несло сквозняком. Марина сладко зевнула, повыше подтянула на плечи овчину, брошенную поверх плаща, и свернулась клубочком, чтобы согреться. «Может, еще подремать...»

За стеной негромко переговаривались грубые мужские голоса, потом к ним присоединился задорный девичий голоса. Раздался общий смех, забренчало железо, петухи горланили так, будто их  держали щипцами.

Марина решительно уселась на ларе, застеленном овечьими шкурами и скоро нащупала в изголовье жесткой постели твердый предмет, который в темноте показался деревянным шариком.

— Кукольная голова… Глазки-то как живые, носик пуговкой,  губки бантиком, куда же туловище подевалось? Наверно, здесь спали близняшки, надо бы вернуть им игрушку.

Осматриваясь и неудержимо зевая, Марина потерла затекшую шею.

— Да-а, не скоро забудешь последнее представление.

В противоположном углу лачуги жалкой грудой были навалены остатки стола и двух лавок. Тут и там на глиняных стенах виднелись устрашающие полосы звериных когтей. После того как Дагмар сорвал двери с петель и удрал в неизвестном направлении, верный Гарси попытался навести в комнате некое подобие порядка.

Конечно, лишь после того, как вернул Марину в чувство с помощью нюхательной соли и слабого уксусного раствора, попеременно поднося оба средства к ее чувствительному носу. Первым же вопросом она надеялась узнать, что стало с рыцарем-медведем. А вторым осторожно прояснить, насколько слуги Дагмара в курсе случившейся метаморфозы.

­— Гарси, давай подумаем, куда мог деться твой господин? Что ты видел? На нас напали дикие звери или толпа фанатиков под руководством храмовника Кантара?

Здоровенный оруженосец шмыгнул кривым носом и принялся растерянно теребить ухо, соображая, как лучше подать информацию трепетной госпоже.

— Гарси, ты любишь хозяина? – проникновенно спросила Марина, комкая в дрожащих руках оборки дорожного платья.

— А вы его любите? – вдруг мрачно парировал детина, подпирая макушкой балку хижины. – Если так, не станете поднимать визг. Вам же лучше… Не то живенько обвинят в колдовстве, скажут, что превратили рыцаря Дагмара в медведя. Он остался с вами наедине, а потом выскочил из дома в зверином обличье. Я всегда подозревал, что от  красивых дам одни беспокойста и траты.  Никогда не женюсь!

— Ой, мама! Что же теперь со мной будет?

— Вы белее своей гусыни, выспитесь хорошенько, а утром двинемся в путь…

— В последний? Дровишки и паклю для розжига уже завезли? – с вызовом процедила Марина.

"Когда ж эта бедная птица стала моей, интересно!"

Парень невозмутимо почесал заросшую щеку, подперев ее изнутри языком.

— Хозяин приказал мне доставить вас в замок. Больше я ничего не знаю. Вот запеченная репа и яичница с колбасой, ешьте и ложитесь с миром. Сейчас поправлю вам постель. Бадья с помоями у порога, нечего выходить во двор.

— Гарси, скажи правду, с ним все будет хорошо?

— Ну-у, да. Почему нет. Должно быть.

— Мы немного повздорили, потом я испугалась, я чуть с ума не сошла… А сейчас в голове каша. Гречневая. Давай уже яичницу твою… Нет, молоко я не буду и репа тоже вызывает сомнения. Подай мне воды. Гарси, а другие слуги не станут болтать?

­— Так никто ж ничего толком не видел. Когда хозяин злой, лучше на него не пялиться, вот мы и закрыли глаза. Ну, почти… У-у-у! Мало ли чего может померещиться в темноте? Спите спокойно, леди.

— Нет уж! Пора кашу расхлебывать. Но сначала умыться. Брр, зябко…  Гарси, скажи, пожалуйста, у Дагмара в замке тепло зимой?

— Да как всегда!

— Комментарии излишни, - буркнула Марина, вытирая лицо носовым платочком, удачно найденным в рукаве.

И вот наступил долгожданный рассвет. Кутаясь в плащ от утренней прохлады и крепко сжимая  в ладони кукольную головку, она выбралась на двор. Сельская идиллия - ни дать, ни взять...

На телегу без колеса было щедро навалено сено, которое задумчиво жевал рыжий теленок, а по груде деревянных чурбаков прыгали две босоногие растрепанные девчонки. Мать их в это время сечкой измельчала в корыте мелкие овощи на корм свиньям. Похоже, холодные, грязные пятки детей  ее совсем не волновали.

«Закалка – лучше не придумаешь! И, похоже, никаких соплей. Надо своего потом тоже поменьше кутать… Или свою…».

Спустя полчаса Марина успела познакомиться с хозяйкой дома, расспросить о нехитром быте и вернуть детям кукольную деталь. Туловище найти так и не удалось, но бабушка близняшек обещала сшить его из лоскутков, подаренных Мариной вместе с льняным отрезом на платьишки девочкам.

Гарси получил приказ отремонтировать выдранный дверной косяк, поскольку единственный мужчина в крестьянской семье уехал на ближайший торг продавать кур и зерно.

Пока Марина невольно сравнивала уровень жизни местных селян с земледельцами Тарлей, прискакал слуга с новостями о Дагмаре.

— Господин находится в монастыре. Вот письмо, написанное его рукой. Просил передать вам, леди.

На шуршащем листе серой бумаги, пахнущей воском и ладаном, можно было прочесть несколько корявых строк, обращенных к возлюбленной:

— Сердце мое изнывает в печали, дорогая Марин. И все от того, что я горько тебя огорчил, а, может быть, испугал. Мне следовало прежде поведать  свою тайну, но я ждал, пока ты окажешься в Черных камнях.

«Охо-хо… Как предусмотрительно!»

Марина напрасно старалась вызвать в себе негодование и обиду,  все же обращение Дагмара тронуло сердце, а в памяти пробудились его жаркие ласки и мальчишеская грусть в темных глазах.

Зато следующие строки вызвали настоящее беспокойство.

— Полагаю, Тарбин не скоро меня отпустит. Впереди строгий пост и бичевание плоти. Я не в силах заставить тебя следовать в мой замок против твоего желания. Знай одно, если покинешь меня,  я раздам все имущество беднякам, сам навечно останусь в монастыре и буду молиться о спасении души и твоем покое.