Завизжала от отчаяния, когда Петров сзади облапил ее заталию и задыхающимся голосом пробормотал:

– Давай, с проглотом. Даю двести, нет, триста! Скорей!

Карина ударилась в стену всем телом и испустила новый крик.У нее даже горло заболело от этого вопля, она снова толкнулась еще раз – ивдруг стена резко ушла вперед, Карина качнулась, теряя равновесие. С яркогосвета она ничего не видела, просто рванулась бежать, но тотчас налетела наОлега Римского.

Предатель! Шкура! Это он затолкал ее сюда, к Петрову! Нерассуждая, она размахнулась и влепила кулаком в кругленькое, лоснящееся личико,испуганно поднятое вверх. Зазвенели сбитые очки, Олег утробно хрюкнул, аносишко его мгновенно залился кровью. Он схватился горстью за нос, взвыл,попятился, с мольбой взирая почему-то не на полуголую Карину, а на стоящегорядом… Иванова, в руках которого был пистолет.

Не сводя прицела с Олега, Иванов поймал за руку Карину ирывком отправил ее к себе за спину.

Бросил, не оборачиваясь:

– Уходи! Быстро!

Карина попятилась, не веря своим ушам, не веря в спасение.Ноги у нее подкашивались, особенно почему-то правая, так что она ковыляла струдом.

Из потайной двери вывалился Петров – вид у него былсовершенно дикий. Висели полы рубахи, свисали расстегнутые штаны, вообще,висело все, что только могло висеть.

– Да ты что? Да ты что, ох…? – возопил он даже не грозно, ас каким-то детским недоумением. – Мы ж с тобой… ты меня… я тебя как человекапозвал! – выталкивал из себя обрывки слов Петров.

– Как человека, вот именно, – кивнул Иванов, отступая покоридору и сторожа пистолетом маневры противника. – А не как скотину, котораямалолеток насилует. Все, Пал Василич. Кончено! Прощай, неспетая песня моя.

– Да я тебя, гада, в порошок сотру!

– Только попробуй, – усмехнулся Иванов. – Куперович! А ну,отзови собак!

У него глаза на затылке были, что ли? Во всяком случае, онгораздо раньше, чем Карина, уловил опасное телодвижение за портьерой.

– Васька! Отбой! – проблеял Олег сквозь кровь и сопли – неочень внятно, конечно, однако колыхание портьеры прекратилось и из-за нее сугрюмым видом вышел тот самый качок, который не столь давно встречал Карину накрыльце и советовал ей не раздеваться сразу догола. Только теперь она смоглаоценить этот совет, поначалу показавшийся оскорбительным!

– Держите его! – взревел Петров. – Куперыч! Васька!Хватайте! З-зарою, суки, всех! Не дайте ему уйти!

Однако Олег Римский стоял по стойке «смирно», ну прямокремлевский гвардеец, и единственное, что портило картину, был разбитый нос, которымон непрестанно хлюпал. Качок дернулся рефлекторно, но, поглядев на начальника,который был на мушке, окончательно утихомирился.

– Я тебя все равно достану! – выдохнул Петров, люто ворочаяглазами. – Ты покойник!

– А как насчет лавандовой воды? – весело осведомился Иванов,натыкаясь спиной на замешкавшуюся Карину и вышвыривая ее за дверь, которуюбезошибочно увидел опять-таки затылком, не иначе. Она еще успела заметить, какПетров с шумным вздохом вдруг сдулся, как бы опал весь, даже зажмурился, словноИванов посулил ему не какую-то там безобидную лавандовую воду, а как минимумаква тофана,[2] причем сейчас, немедленно, и полный стакан, – а потом влажный,холодный ветер охватил полуголое тело Карины, и она поняла, что стоит накрыльце ресторанчика.

И мгновенно отказали силы. С тихим стоном она села прямо наступеньки, привалилась лбом к каменным перилам, едва сдерживая рвотные спазмы.Желудок, чудилось, так и рвался наружу. В голове шумело.

«Надо уходить! – наконец-то пробилась связная мысль сквозьпутаницу ужаса. – Опомнятся, схватят – тогда мне не вырваться».

Кое-как приподнялась, начала спускаться с крыльца, и туткто-то схватил ее за локоть. Карина обернулась – и удержала новый крик ужаса:это был Иванов.

– Не бойся – свои, – сказал он, с досадой глядя на ееискаженное лицо, белое как мел, в свете фонариков, которыми щедро был украшенфасад «Стеньки Разина». – Тебя подвезти?

– Что? – выдавила она, с трудом соображая.

– Подвезти, говорю? Или у тебя машина? – Он ощутимо тряхнулее, заставляя прийти в себя. – Да прикройся, наконец!

Карина повела глазами вниз. Господи! Она голая до пояса,совершенно голая! Платье чудом удержалось на бедрах, сделавшись из почти минизначительным макси, а вот сверху…

Слабо пискнув, она закрылась руками крест-накрест.

– Блин! – с чувством сказал Иванов. – Наберут детей вофлот!.. – Сорвал пиджак и накинул на плечи Карины.

Она тупо моргнула – и вдруг вытаращила глаза, увидев ременьна плече и кобуру под мышкой. Кобура была еще приоткрыта, и тусклый блескметалла приковывал взгляд.

– Ой, бежим скорее! – прорезался у нее голос. – А вдруг они…вдруг…

– Мобилизуются? – понимающе кивнул Иванов. – Не волнуйся.Лавандовая вода – весьма сильнодействующее средство. Живо мозги прочищает.

– А что это? – робко спросила Карина. – Лекарство?

– Во-во, – усмехнулся Иванов. – Лекарство от… глупости ижадности. Кстати, если в твоей хорошенькой головенке есть мозги, в чем я,честно говоря, сомневаюсь, это словосочетание – лавандовая вода – ты поскореезабудь, потому что оно смертью пахнет, и игрушки эти не для маленькихдеточек-проституточек.

– Я не проститутка! – задохнулась Карина.

– Ну, глядя на тебя сейчас, этого, извини, не скажешь, –развел руками Иванов. – Пошли, в самом деле, хватит судьбу искушать. Хоть Олежектрус отъявленный, что по морде видно, и тутошний страж ворот тоже не больно-тохрабер, а уж господин Петров – и вовсе тюфяк, однако от страха и заяц, говорят,волка укусить может. Так ты с машиной?

– Нет.

– Тогда давай подвезу.

Он кивком пригласил Карину следовать за собой и прошел вдольнедлинной вереницы автомобилей к ошеломляющему «Мерседесу», который в светефонаря поблескивал морской водой с серебром.

«Существует только два вида автомобилей, – вспомнила Кариначьи-то слова. – «Мерседес» – и все остальные».