Фандорин угрюмо слушал, не верил ни единому слову. Смотретьна Масу было неприятно. Душили зависть и ревность. Японец разговаривал с ней, апо роли сжимал в объятьях, целовал, касался ее тела (проклятье!). Можно липредставить мужчину, который в таких условиях не поддастся колдовским чарамэтой женщины?

Закончился сентябрь, начался октябрь. Дни ничем неотличались один от другого. Фандорин ждал очередного рассказа об Элизе, каквконец опустившийся опиоман новой порции дурмана. Получал ее, но облегчения неиспытывал, а лишь презирал себя и ненавидел поставщика отравы.

Первый признак исцеления наметился, когда Эрасту Петровичувдруг пришло в голову посмотреться в зеркало. В обычной жизни он уделял немаловнимания своей внешности, а тут за две с лишним недели ни разу не причесался.

Посмотрел – ужаснулся (тоже обнадеживающий симптом). Волосысвисают, почти совсем белые, а борода, наоборот, сплошь черная, ни одногоседого волоска. Не лицо, а рисунок Бердслея. Благородный муж не опускается досвинства даже при самых тяжких обстоятельствах, сказал мудрец. «А в твоихобстоятельствах ничего тяжкого нет, – укорил Фандорин свое отражение. – Простовременный паралич воли». И немедленно понял, каким должен быть первый шаг длявосстановления самоконтроля.

Уйти из дома, чтобы не видеть Масу и не слушать его рассказовпро Элизу.

Эраст Петрович привел себя в порядок, оделся со всейтщательностью и вышел прогуляться.

Оказывается, пока он сосал лапу в своей берлоге, осеньсделалась в городе полновластной хозяйкой. Перекрасила деревья на бульваре,промыла дождями мостовую, высветлила небо в пронзительно-лазурный цвет ипустила по нему орнамент из улетающих к югу птиц. Впервые за эти дни Фандоринпопытался спокойно проанализировать случившееся.

Причины две, говорил себе он, расшвыривая тростью сухиелистья. Возраст – это раз. Я слишком рано вознамерился похоронить чувства. Они,как гоголевская Панночка, выпрыгнули из гроба и напугали меня до полусмерти.Странное совпадение – это два. Эраст и Лиза, годовщина, «день памятиЕлисаветы», белая рука в луче прожектора. Ну и третье – театр. Этот мир,подобно болотным испарениям, отуманивает голову и придает всем предметамискаженные очертания. Я отравился этим пряным воздухом, он мне противопоказан.

Размышлять и выстраивать логическую линию было отрадно.Эрасту Петровичу делалось лучше с каждой минутой. А недалеко от Страстногомонастыря (он сам не заметил, как дошагал до этого места по Бульварному кольцу)произошла случайная встреча, которая окончательно направила больного на путьвыздоровления.

От размышлений его отвлек грубый вопль.

– Хам! Скотина! Гляди, куда едешь!

Обычная история: лихач проехал близ тротуара по луже иокатил прохожего с ног до головы. Забрызганный господин (Фандорину было виднолишь узкую спину в крапчатом пиджаке и серый котелок) разразился руганью,вскочил на подножку и принялся охаживать мужичину палкой по плечам.

Извозчик обернулся и, должно быть, мигом определил, чтоперед ним птица небольшой важности (как известно, лихачи на этот счетпсихологи), а поскольку был вдвое шире агрессора, вырвал у него палку,переломил ее пополам и схватил обрызганного за грудки, да занес здоровенныйкулак.

Все-таки полвека без крепостного рабства до некоторойстепени размыли границы между сословиями, отрешенно подумал Эраст Петрович.Представитель низшего класса в 1911 году уже не позволяет господину в шляпе безнаказанночинить над собою расправу.

Господин в шляпе задергался, пытаясь вырваться, повернулся впрофиль и оказался знакомым – то был актер на амплуа злодеев и интриганов АнтонИванович Мефистов. Фандорин счел своим долгом вмешаться.

– Эй, бляха 38–12! – закричал он, перебегая улицу. – Руки нераспускать! Сам виноват!

«Психологу» довольно было одного взгляда, чтобы понять: авот этому человеку перечить не надо. Извозчик выпустил Мефистова и сказал,проявив похвальное намерение бороться за свои права цивилизованным образом:

– А я его к мировому! Ишь, палкой драться! Нет такогообычая!

– Это п-правильно, – одобрил Эраст Петрович. – Его оштрафуютза побои, а тебя за испорченное платье и сломанную трость. Сочтетесь.

Извозчик поглядел на брюки Антона Ивановича, что-топрикинул, крякнул и хлестнул свою лошадку.

– Здравствуйте, господин Мефистов, – поздоровался тогдаФандорин с бледным «злодеем».

Тот воскликнул, грозя кулаком вслед коляске:

– Скот! Пролетарий! Если бы не вы, я бы ему всю мордурасквасил… Впрочем, спасибо, что вмешались. Здравствуйте.

Он вытирал платком одежду, костлявая физиономия дергалась отзлости.

– Помяните мое слово, если Россия от чего-то погибнет, тоисключительно от хамства! Хам на хаме сидит и хамом погоняет! Сверху донизусплошные хамы!

Впрочем, он довольно быстро успокоился – все-таки актер,существо с чувствами бурными, но неглубокими.

– Давно вас не видно, Фандорин. – Оглядел Эраста Петровичаполучше, впавшие глазки блеснули любопытством. – Эк вы подурнели. Стали начеловека похожи, а то были как картинка из дамского журнала. Болеете, что ли?Ваш японец не говорил.

– Болел немного. Теперь почти з-здоров.

Встреча была Фандорину неприятна. Он коснулся пальцамицилиндра, собираясь откланяться, однако актер схватил его за рукав.

– Слыхали наши новости? Скандал! Порнография! –Ящероподобное лицо просияло счастьем. – Красотка-то наша, недотрога, принцессаегипетская как осрамилась! Я об Элизе Альтаирской, если вы не поняли.

Но Фандорин его отлично понял. Понял он и то, что случайнаявстреча произошла неспроста. Сейчас он узнает нечто важное, и это, возможно,ускорит выздоровление. Однако грубость в ее адрес спускать было нельзя.

– Отчего вы так злобно отзываетесь о госпожеАльтаирской-Луантэн? – неприязненно спросил он.