Карташ выпрямился, посмотрел вдоль галеры. Плексигласоваябудка, откуда должен сечь поляну всю дежурный лейтеха, была пуста. Нуправильно, зачем. В Багдаде и без него все спокойно…

– Я не хотел, – прохныкал баклан. – Менязаставили… Иначе, пригрозили, опустят…

Как выяснилось, был и пьян, и обдолбан одновременно. Авесело тут в «Крестах» люди живут…

– Это ж ЧП! – допер наконец прапор, метнулся былоназад, за подмогой, передумал, мстительно, но несильно пнул мыском сапогабаклана под ребра и гаркнул:

– Камера?!

Баклан зажмурился, прикрыл пах ладошками и с трудом выдавилномер хаты. Оказалось, обитал он в соседней галере.

– Кто такой? Где нажрался? Откуда заточка? – каждыйвопрос прапор сопровождал тычком сапога по ребрам.

Звался баклан Бубырем, водкой с таблетками каждую неделюнадиралась вся хата, откуда и кто проносил, он не знает. А прапора Бубырьпроиграл в карты некоему Борзому, который хату держит…

Карташу очень быстро стало скучно, и он отвернулся. Это ужебыла даже не шиза, окружающий мир быстро превращался в форменный фарс.

Прапор выпрямился, посмотрел в глаза Алексею.

– Спасибо, мужик, – сказал он. – Если б не ты… Янапишу рапорт, тебе послабуха какая-нибудь будет… Ну, бля, вычислю того гада,который им бухло проносит – угандошу…

– Эт-то правильно. Тебя как зовут?

– Прапорщик Евстигнеев.

– «Евстигнеев»… – передразнил Алексей. – Зовут,спрашиваю, как?

– Владимир…

– Делаем так, Володенька, – сказал Карташ, неожиданновспомнив Пастора. – Отводишь меня обратно, а потом быром вызываешь своих идокладываешь, что придурка этого сам повязал, когда шел обратно. На фига мнепопулярность дешевая…

«Зато ты мне теперь должен будешь», – добавил онмысленно.

Просчитывать поступки на несколько ходов вперед Володя неумел и поэтому с радостью согласился.

На том и порешили.

Хата Алексея все еще не спала. Более того, соседи Карташаждали с нетерпением.

Оказывается, пока Карташ вел философские беседы с Пастором,они, наплевав, что ночь, сделали пару-тройку телефонных звонков. И былиновости.

– Короче, так, – азартно начал Эдик. – Повезло.Самому не верится, не бывает таких чудес… В общем, мой оперок нашел-таки чужуюмашину, которая ждала во дворике. И есть у нас две новости, хорошая и плохая. Скакой начинать?

– Ну давай с хорошей…

– И мы теперь знаем ее номер. Опер отыскал одногомужичка-автолюбителя из того двора, и мужичок сообщил кое-что любопытное.

Автолюбитель любил не только свою ржавую копейку, но и пиво.С очередной дружеской засидки он как и возвращался домой той ночью, разумеется,пешком. Точно указать время он не смог по вполне понятным причинам, но примерноэто было между двумя и тремя часами. И действительно наличествовал во дворепосторонний автомобиль – помимо обычного набора дворовых тачек. А на тачку онобратил внимание потому, что новенькая, с иголочки «девятка» темно-вишневогоцвета перегораживала выезд из двора. Мотор работал, из выхлопной трубы вилсядымок, Внутри сидел человек, этот пивной ковбой засек огонек сигаретки…

Если б мужичок сегодня не пил пива, он бы прошел мимо иничего не заметил. Ну, подумаешь, поставили ребята тачку плохо – может, ждуткого-то, скоро уедут. Но он был во хмелю и на взводе. А на взводе он был попричине ожидающегося скандала с супругой, которая страсть как не любила этимужнины посиделки с друзьями, и в его пролетарском разуме вспыхнула классоваяненависть – в общем-то, необоснованная: распоясались, понимаешь, новорусскиесволочи, совсем совесть потеряли, понапокупали дорогих машин на ворованные ународа деньги и даже припарковаться правильно не могут, хозяева жизни!

Поначалу он решил постучать в окно и высказать водиле все,что по этому поводу думает, однако инстинкт самосохранения остановил его. Малоли какой амбал за рулем. Поэтому мужичок ограничился тем, что запомнил номер и,полный мрачной решимости завтра же позвонить в ментовку, отправился нарастерзание жены.

На утро, разумеется, желание звонить пропало, однако, какэто ни удивительно, номер не забылся – исключительно потому, что его цифры поволе случая совпадали с первыми тремя цифрами мужичкового телефона, а буквыбыли насквозь патриотическими: «у», «р»

и «а». Полагая, что Эдиков опер непременно разберется снуворишами, он с радостью все ему и выложил.

– И почему ты думаешь, что это наша машина? – спросилКарташ.

– А потому что есть еще и плохая новость, – ответилЭдик.

– Я пробил этот номер, через своих пацанов, – добавилКвадрат.

– И?

– Такого буквенно-циферного сочетания нету. Тачка нигде незарегистрирована и, стало быть, в природе не существует. Тупик.

– Номер питерский? – быстро спросил Алексей.

– Ну. «Семьдесят восьмой» регион.

Помолчали.

– Мужик мог и перепутать спьяну, – пробормотал Карташ.

– Мог, – согласился Эдик. И очень серьезно добавил: –Но мне почему-то все это уже перестало нравится. Прямо сейчас. И ты мне ненравишься, Карташ. Что-то ты темнишь. Или недоговариваешь. Или просто врешь. Оттебя федералами за версту воняет.

Смотрели на Карташа угрюмо, но, в общем-то, без агрессии. Ина том спасибо…

– Вам решать, мужики, – медленно, тщательно подбираяслова, произнес Алексей. – Скажу только одно, а верить или не верить – этоваше дело. Я не подсадка. Я именно тот, за кого себя выдаю. Не шпион, нетеррорист, не агент ФСБ. И сижу здесь за то, что произошло в отеле.

– Почему тебя не вызывает ни следователь, ни адвокат? –спросил Эдик в лоб, как на допросе.

– Не знаю.

– Почему тебя не вызывают на опознание, не предъявляютобвинение, не везут на очную какую-нибудь ставку?

– А почему ты спрашиваешь у меня? – Карташ почувствовалглухое раздражение. – Понятия не имею! И не хочу иметь!

– Ладно, допустим. Кто тебе принес дачку?

Да, это был вполне законный вопрос. Алексей поразмыслилмалость, закурил и рассказал им о Пасторе. Помялся, и вдобавок выложил историюсо шлюшкой Катериной.

– Везучий ты парень, как я погляжу, – хмыкнулКвадрат. – А с корешами поделиться?

– Хорошо. В смысле не «зашибись», а в смысле «ладно», –вынужден был согласиться с Алексеем Эдик. Напряжение в хате постепеннорассеивалось. – Я проверю. Очень странно все это. И если ты мневрешь, – улыбнулся он, – я тебя в грунт закатаю. Лично тебя. Найду изакопаю, ясно?

Алексей промолчал. Ввязываться в ссору не хотелось напрочь,хотя Эдик определенно хамил. Но, если вдуматься, опер был кругом прав.