– Медитация не оказывает на меня никакоговоздействия, – сказала она. – Мне смешно смотреть, как люди с закрытымиглазами, с улыбкой на устах, с серьезными лицами, с высокомерным видом сидят,сосредоточившись неизвестно на чем – а верней, ни на чем – в полнейшемубеждении, что входят в контакт с Богом или Богиней. Мы, по крайней мере, будемвместе слушать музыку.

Снова почудилось мне, что Афина не вполнеотдает себе отчет в своих действиях. Но у нее собралась почти вся труппа воглаве с режиссером – если верить Ан-дреа, он был здесь как лазутчик во вражьемстане.

Музыка стихла.

– А теперь танцуйте – но в ритме, который неимеет совершенно ничего общего с мелодией.

Она снова поставила диск, прибавила громкости,и тело ее задвигалось – причем не очень-то изящно. Из всех присутствующих еепримеру последовал лишь один пожилой актер, в пьесе игравший роль пьяногокороля. Больше никто даже не пошевелился – все испытывали некоторую неловкость.Одна из актрис взглянула на часы – а прошло-то всего-навсего десять минут.

Афина остановилась, обвела всех взглядом:

– Чего стоите?

– Мне… мне кажется нелепым делать это… – робкопроизнесла одна из актрис. – Мы ведь пытаемся постичь гармонию, а не еепротивоположность.

– И все же делайте, что я говорю. Желаетеполучить теоретическое обоснование? Пожалуйста: перемены происходят лишь тогда,когда мы идем против того, наперекор тому, к чему привыкли.

Она обернулась к «королю»:

– Почему вы решились танцевать, не попадая втакт?

– Все очень просто – у меня совершенно нетчувства ритма.

Все рассмеялись, и темная тучка неприязнирассеялась.

– Что ж, я начну сначала, а вы можете либоследовать мне, либо уйти – на этот раз я решаю, когда истечет время моейлекции. Одна из самых агрессивных вещей, которые может делать человек, – идтипротив того, что ему кажется красивым. Этим мы сегодня и займемся. Мы будемтанцевать плохо. Мы все!

Это было всего лишь очередное упражнение, и,чтобы не ставить хозяйку в неловкое положение, все мы подчинились. Я боролся ссамим собой, одолевая искушение следовать этому чудесному, завораживающемуритму ударных, и мне казалось – я нападаю на музыкантов, исполнявших мелодию,на композитора, создавшего ее. Но тело мое постоянно противилось этойдисгармонии, и приходилось подчинять его моей воле. С нами танцевал и Виорель,заливавшийся смехом. Но вот в какой-то момент он остановился и сел на пол –слишком больших усилий стоил ему этот танец. На середине аккорда музыкаоборвалась.

– Ждите. Мы ждали.

– Сейчас я сделаю то, чего не делала раньшеникогда. Афина зажмурилась, закрыла лицо ладонями.

– Я никогда еще не танцевала, не попадая вритм… Стало быть, это испытание далось ей тяжелей, чем каждому из нас.

– Мне плохо…

Все мы, включая режиссера, вскочили. Андреа,метнув в меня яростный взгляд, все же направилась к Афине. Но прежде чем успеладотронуться до нее, та попросила всех вернуться на свои места.

– Может быть, кто-нибудь хочет высказаться? –голос ее был слаб и подрагивал, а лицо она по-прежнему закрывала руками.

– Я хочу.

Это была Андреа.

– Только сначала возьми моего сына, скажи ему,что со мной все в порядке… Мне надо побыть так…

Виорель и в самом деле выглядел напуганным.Андреа посадила его к себе на колени, стала успокаивать.

– Так что ты хотела сказать?

– Ничего. Я передумала.

– Это ребенок заставил тебя передумать.Продолжай.

Афина медленно отняла руки от лица, поднялаголову, лицо ее было неузнаваемо.

– Не стану.

– Как хочешь. А ты, – она показала на старогоактера, – завтра же сходи к врачу. То, что ты всю ночь не можешь заснуть ипоминутно бегаешь в туалет, – это серьезно. У тебя – рак простаты.

Тот побледнел.

– А ты, – теперь она обращалась к режиссеру, –определись со своей ориентацией. Не бойся. Признайся самому себе, что тебявлечет к мужчинам.

– Что ты такое…

– Не перебивай. Я говорю это не из-за Афины. Яимею в виду всего лишь твою сексуальность. Ты любишь мужчин, и ничего плохого яв этом не вижу.

Как это понимать – «не из-за Афины»?! Она иесть Афина!

– А ты, – она повернулась ко мне, – подойдисюда. Ближе! Стань на колени.

Боясь рассердить Андреа, стесняясь всехостальных, я все же повиновался.

– Опусти голову. Дай мне пощупать твойзатылок. Я чувствовал только, как ее пальцы чуть сдавили мне голову – и ничего,кроме этого. Прошло не меньше минуты, прежде чем она приказала мне подняться иотойти на место.

– Тебе больше никогда не понадобятся снотворные.Отныне ты позабудешь, что такое бессонница.

Я взглянул на Андреа, ожидая, что она подасткакую-нибудь реплику, но она была ошарашена не меньше, чем я.

Подняла руку молоденькая актриса:

– Можно мне?.. Но я хочу знать, к комуобращаюсь.

– Зови меня Айя-София.

– Я хочу спросить…

Да, по возрасту она была самой юной в труппе.Смущенно обвела всех присутствующих взглядом, но режиссер кивнул, позволяяпродолжить.

– Хочу спросить, хорошо ли сейчас моей матери?

– Она – рядом с тобой. Она сделала так, чтовчера, выходя из дому, ты забыла кошелек. Вернулась, но обнаружила, что неможешь войти – ключ остался внутри.

Ты потеряла целый час, разыскивая слесаря,хотя у тебя была назначена важная встреча с человеком, который смог бы устроитьтебя на хорошую работу. Но если бы все получилось, как ты рассчитывала, черезполгода ты погибла бы в автокатастрофе. Забытый кошелек изменил твою жизнь.

Девушка заплакала.

– Кто еще хочет спросить? Режиссер вскинулруку:

– Он любит меня?

Значит, это правда?! История с забытымкошельком вызвала у всех вихрь эмоций.