– Это – неправильный вопрос. Вам нужно знатьдругое – способны ли вы дать любовь, которая нужна ему. А что выйдет – неважно. Чувствовать в себе способность любить – этого уже достаточно. Если неон, то будет кто-нибудь другой. Потому что вы открыли источник, отвалиликамень, и ударившая струя затопит ваш мир. Не старайтесь держаться в отдалении,чтобы видеть, как будут развиваться события, и не пытайтесь загодя убедиться,что сделанный вами шаг будет верен. Что дадите, то и получите – хоть иногдасовсем не оттуда, откуда ждете.

Эти слова относились и ко мне тоже. Афина –или кто это теперь был? – повернулась к Андреа.

– Ты!

Я почувствовал, как кровь застыла у меня вжилах.

– Приготовься к тому, чтобы потерятьвселенную, которую сотворила.

– Что такое «вселенная»?

– Это – то, что ты считаешь уже существующим.Ты сковала свой мир, но знаешь, что его нужно освободить. А я знаю – тыпонимаешь, о чем я говорю, хоть и предпочла бы никогда не слышать это.

– Да, понимаю.

Я был уверен: речь – обо мне. Неужели Афинаустроила этот спектакль ради меня?

– На этом – все, – произнесла она. – Принеситемне ребенка.

Виорель, напуганный преображением матери,упирался, но Андреа ласково взяла его за руки и подвела к ней.

Афина – или Айя-София, или Шерин, не важно,как звали ее, – ощупала затылок мальчика, точно так же, как за несколько минутдо этого – мой.

– Пусть не пугает тебя то, что ты увиделздесь, сынок. Не пытайся отринуть это, ибо в конце концов оно уйдет само.Постарайся по мере сил призвать к себе ангелов. Сейчас тебе страшно – но нетак, как должно быть страшно, потому что в этой комнате мы с тобой – не одни.Ты перестал смеяться и танцевать, увидав, как я обняла твою маму и попросилапозволения говорить ее устами. Знай, что она разрешила мне это – иначе ничегобы не было. Я всегда появлялась в образе света, я и сейчас остаюсь в нем, носегодня решила заговорить.

Мальчик обнял ее.

– Вы можете идти. Дайте мне побыть с нимнаедине.

И мы двинулись к выходу, оставляя мать и сына.Возвращаясь на такси домой, я попытался было заговорить с Андреа, но онапопросила – если уж непременно надо вести беседу, не затрагивать в ней то, чтопроисходило у нас на глазах.

И я затих. Мою душу одновременно переполнялапечаль – потерять Андреа было бы очень трудно для меня – и осеняло глубокоеумиротворение: недавние события привели к переменам, избавив меня отсомнительного удовольствия признаваться женщине, которую я сильно люблю, в том,что влюблен и в другую.

Так что в этом случае я предпочел замолчать.Когда приехали домой, я включил телевизор, Андреа ушла в ванную. Я закрылглаза, а когда открыл их, в комнате было совсем светло – оказывается, я проспалдесять часов. Андреа оставила мне записку – не хотела меня будить, ушла втеатр, сварила кофе… Записка была весьма романтично украшена сердечком иотпечатком густо накрашенных губ.

Я понял, что она ни в малейшей степени не намерена«отдавать свою вселенную» без боя. Она собирается бороться. А моя жизнь станетсущим кошмаром.

Когда ближе к вечеру она позвонила, голос еезвучал как всегда. Рассказала, что старый актер был у врача, и тот определил,что предстательная железа воспалена. Анализ крови показал повышенное содержаниеПСА (ПСА – простатический специфический антиген, вещество белковой природы,которое вырабатывается клетками предстательной железы.). Предстоит сделатьбиопсию, но, судя по клинической картине, есть высокая вероятностьзлокачественной опухоли.

– Доктор сказал ему: вам повезло, даже еслисобытия пойдут по самому неблагоприятному варианту, возможна операция, прикоторой шансов на полное выздоровление – 99 из 100.

Какая там еще Айя-София! Это была прежняяАфина, но Афина, прикоснувшаяся к самой глуби той реки, что течет через душу,то есть установившая связь с Матерью.

Она заглянула в другую реальность, увидела,что там происходит, – только и всего. Мать молоденькой актрисы умерла инаходится там, где времени не существует, а потому способна отклонить векторсобытия. А мы, живые, ограничены познанием настоящего. Между прочим, это не такуж мало: распознать тлеющую болезнь, пока она еще не успела развиться,прикоснуться к нервным центрам, высвободить энергию – все это нам по плечу.

Разумеется, многие погибли на кострах, многихждало изгнание, многие спрятали и угасили искру Великой Матери в своей душе. Яникогда не побуждала Афину вступать в контакт с Могуществом. Она сама решиласьна это, ибо Мать подавала ей знаки – то являясь в виде света, когда Афинатанцевала, то превращаясь в буквы, когда она изучала каллиграфию, показываласьто в пламени свечи, то в глубине зеркала. Не знала моя ученица, как уживаться сНею, – но лишь до тех пор, пока один ее поступок не вызвал к жизни всю этучереду происшествий.

Афина, всем и всегда твердившая онеобходимости быть другими, ничем, по сути дела, не отличалась от остальныхсмертных. Она двигалась по жизни в своем ритме, со своей, так сказать,«крейсерской скоростью». Была любопытней, чем другие? Возможно. Умелапреодолевать свои житейские трудности тем, что не соглашалась считать себяжертвой? Несомненно. Испытывала необходимость разделить с другими – будь тослужащие банка или актеры – приобретенные познания? Вот на этот вопрос нельзяответить однозначно: иногда – испытывала, а иногда я старалась побудить ее кэтому, ибо человек не предназначен для одиночества и, взглянув на себя чужимиглазами, лучше постигает свою суть.

Но этим мое вмешательство исчерпывалось.

Ибо Мать в тот вечер сама пожелала незримопоявиться у Афины и, быть может, шепнуть ей на ухо нечто вроде: «…иди наперекорвсему, что знаешь и умеешь. Ты изумительно владеешь ритмом – сделай так, чтобыон прошел через твое тело, но не подчиняйся ему». И потому Афина предложилаактерам это упражнение: сфера ее бессознательного уже была подготовлена кобщению с Матерью, но сама она всегда была настроена на одну и ту же волну, иэто не давало внешним элементам возможности проявиться.