– и тут же прикрывает ладошкой рот. Дергает дверь. Та не поддается, и я помогаю, нажимая ручку снаружи.

– С днем рожденья, милая, – опускаю ей на колени розовую охапку. Не могу удержаться – склоняюсь, прижимаясь губами к щеке. И даже в полумраке вижу, как по нежной коже растекается румянец.

– Глеб… это… это… так… ты… – лепечет Маша, переводя озадаченный и одновременно восторженный взгляд с цветов на меня. И снова смотрит на букет, что-то пытается выговорить дрожащими губами.

– Это тебе, – какая же она красивая. Надо ехать, а я глаз оторвать не могу. Смотрю и смотрю.

Глава 27

Маша

Что же это получается? Я теряюсь в собственном чувствах и мыслях, смотрю на Глеба, на его поведение и понимаю, что нахожусь на грани. Как будто играю с огнём, и этот огонь то ласковый, то обжигающий до такой степени, что шрамов не избежать. И самое главное, вместо того чтобы бежать прочь, я, как бабочка, лечу на него, рискуя спалить собственные крылья.

Много раз задумывалась над тем, почему мама ушла от Медведева. Может, причина именно в этом? Чтобы не потерять себя? Ведь быть рядом, жить с человеком, у которого в огромная власть и немалые деньги, наверное, сложно.

Наблюдая за Глебом, понимаю: он истинный Медведев. Сын своего отца. Наверняка такой же безжалостный и непрогибаемый в принятии решений. Иначе и быть не может. У подобных людей все идет по строго выверенному плану, и они ни перед чем не останавливаются. Действуют напролом. Так же и с Глебом: с ним словно на качелях. То взлетаешь, так что дух захватывает, но не успеваешь еще толком насладиться вершиной Эвереста, как тебя с размаху несёт вниз, с такой силой, что забываешь, как дышать.

Именно это происходит на моем дне рождения. Эмоциональные качели до глубокой ночи. Сначала выходка Ирки-задирки, потом напряженный разговор с мамой, которая умудрилась забыть о празднике, но напрягла меня новостями о своем приезде. Дальше это умопомрачительное платье, мороженое…

Мороженое со вкусом Глеба. С его страстным жарким поцелуем. Чего только стоили его взгляды! Все это вновь вознесло меня ввысь, но не успела я опомниться, как безжалостно канула в реальность, когда речь зашла о корпоративе. Почему он так категорично отказал мне? В чем проблема? Его реакция оказалась словно ушат холодной воды. И это, разумеется, вернуло меня на землю. Но не успела я как следует себя накрутить и обидеться, как он в очередной раз поднял меня на небеса, когда положил на колени любимые цветы в таком количестве.

Смотрю на свежие розы – и мне хочется летать от счастья, вкусить свободу полёта в полной мере и закончить этот вечер в объятиях Глеба.

Однако пьянящий воздух свободы играет со мной злую шутку. Да и не только воздух.

Когда мы возвращаемся домой, Глеб снова предлагает выпить. Думаю, что из вежливости, вряд ли ему хочется на самом деле. И я решаю, что не помешает для храбрости. Но именно это и становится моей фатальной ошибкой, потому что предложенный напиток оказывается таким же крепким и пьянящим, как мой сводный братец.

То, что не могу стоять на ногах, понимаю после того, как начинаю мямлить заплетающимся языком:

– Ну что, Глебушка, пойдем в кровать?

Кажется, я даже икаю, запоздало понимая, что назвала сводного противным именем Глебушка. И как только могла допустить такое?! Явно сказывается негативное влияние этой Ирки-дырки!

– О-о-о-о, Машунь, мне кажется или кто-то перебрал? Хотя, наверное, это я виноват, ты, поди, и пить-то не умеешь! – с сожалением выдает он.

Возмущенная до неприличия, я решаю возразить. Нет, ну, явно не в себе!

– Кто не умеет пить? Я не умею пить?! Сейчас я тебе покажу, как это делается! – схватив бутылку с янтарной жидкостью, выплескиваю очередную порцию в бокал и залпом выпиваю, обжигая горло.

– Твою ж …, – поздно спохватывается братец, – Маш, ты чего творишь?!

Хватает бутылку и прячет ее в бар, от греха подальше, вот только уже поздно.

– А ты тиран, – тыкаю ему пальцем в грудь, когда мужчина приближается ко мне. – И на праздник брать меня не хочешь! Дважды тиран!

Похоже, я превосхожу сама себя не только в степени опьянения, но и в высказываниях.

– Так, малыш, по-моему, тебе действительно пора в постель!

Глеб пытается отправить меня в спальню, но не тут-то было. Словно просыпается еще одна Маша, полная возмущения и претензий.

– И не подумаю! Вообще спать не буду, пока не пообещаешь, что возьмёшь меня с собой! Вот! – поднимаю я указательный палец и стараюсь посильнее топнуть ногой.

– Та-ак, понятно, – с этими словами Глеб неожиданно ловко закидывает меня на свое крепкое плечо и направляется прямиком на второй этаж, не забыв при этом прихлопнуть по попе, видимо, за непослушание.

– Говорю же: тиран! Машенька-красавица, дай-ка я тебя поцелую, – несу я пьяный бред. – Нет, Маша, даже не надейся, не возьму тебя с собой на корпоратив! – кривлю голос, пытаясь передразнить Медведева.

– Маш, ну, достаточно, нечего тебе там делать…

– Нечего тебе там делать, – вновь передразниваю я его. – А тебе нечего делать в моей спальне! – заключаю возмущенно, когда понимаю, куда он пришел.

Глеб качает головой, бережно опускает меня на кровать и со словами «Тебе надо выспаться», покидает комнату.

– Деспот! – швыряю ему в спину подушку, но она врезается в уже захлебнувшуюся дверь.

Дура ты, Машка, и совсем ему не нужна… – горько проговариваю в собственных мыслях и проваливаюсь в беспокойный сон.

Цветной калейдоскоп снов превращается в чёрно-белый, стоит мне только открыть глаза. Мою упрямую голову тотчас настигает адская боль – и я жмурюсь от яркого дневного света.

– Что же такого выпила вчера, что так беспощадно трещит голова? – произношу с возмущением вслух, пытаясь собрать себя в кучку.

– Виски – и довольно-таки неплохой. Это у тебя с непривычки, – из угла комнаты до меня доносится голос Глеба.

От неожиданности я резко сажусь в кровати, морщась от острого укола в висок. Медведев поднимается с кресла, направляясь к прикроватной тумбочке. Опускает в стакан с водой шипящую таблетку и протягивает напиток мне, чуть виновато улыбаясь.

– Выпей. Прости, это я виноват в твоем состоянии. Ты как вообще, не тошнит? – он заглядывает мне в глаза, пока я пытаюсь сосредоточить свой взгляд на стакане.

– Пока ты молчал, не тошнило! То есть, я имею в виду, пока не подметил, что может тошнить, – быстро исправляюсь я, понимая, как двусмысленно могли прозвучать мои слова.

Братец усмехается, словно сказанное его нисколько