капитан от всей души врезал Терентьеву ногой под дых, а когда следователь сложился пополам, хватая разинутым ртом воздух, сильно ударил его по шее рукояткой тесака. Терентьев с мучительным стоном упал на прежнее место, разбив лицо о твердый срез дерева.

– За что? – простонал он неожиданно трезвым голосом.

Арсеньев его уже не слышал. Вне себя от нахлынувшей мутной волной ярости, он занес и резко опустил тесак. Тяжелое острое лезвие с отвратительным чавкающим звуком вонзилось в шею жертвы и со скрежетом скользнуло по шейным позвонкам. Кровь ударила во все стороны, как из лопнувшего пожарного шланга. Терентьев издал протяжный нечеловеческий вопль, и, вторя ему, по-заячьи вскрикнул старлей Щеглов. Рыча, как бешеный пес, и так же, как пес, жутко скаля длинные зубы, капитан Арсеньев раз за разом бил тесаком. После второго удара Терентьев замолчал, а после четвертого отрубленная голова, отскочив в сторону, подкатилась к ногам Молоканова.

Майор остановил ее, слегка прижав сверху носком мокасина, как футбольный мяч, и посветил фонарем на Арсеньева. С головы до ног забрызганный кровью капитан стоял, пьяно пошатываясь, держа в опущенной руке тесак, с которого обильно капало на землю, и слепо таращил на свет фонаря бешено выкаченные, бессмысленные, как у наркомана под кайфом, глаза.

Щеглова нигде не было видно, но его местонахождение выдавали доносящиеся из темноты звуки: треск валежника, утробное мычание, кашель и отвратительный густой плеск. Молоканову даже показалось, что с той стороны попахивает рвотой.

Взгляд Арсеньева наконец стал осмысленным, он зажмурился и загородился рукой от бьющего прямо в глаза света.

– Вылитый маньяк, – поделился с ним своими наблюдениями Молоканов. – Умойся, чучело, такого я тебя к себе в машину точно не пущу. У меня в багажнике пятилитровик с водой, пойдем, солью…

– Ух, хорошо! – уже нормальным человеческим голосом приговаривал Арсеньев, плещась под тонкой струйкой льющейся из горлышка пятилитровой пластиковой бутыли воды. – Ух, здорово! Слушай, – озабоченно сказал он, кое-как замывая кровавые пятна на джинсовой куртке, – вот тебе, кстати, дельная мысль. У Зулуса обязательно должна быть какая-то спецодежда, это же уму непостижимо, сколько в таком щуплом говнюке кровищи!

– У него много чего должно быть, – рассеянно отозвался Молоканов, глядя в лес, откуда по-прежнему доносились производимые Щегловым утробные звуки. – Спецодежда, оружие, тайник, где он прячет свои трофеи… да жилье и паспорт, в конце-то концов! Дело за малым: все это найти.

– Да ты на руки, на руки лей, куда ты на землю!.. – возмутился Арсеньев. Вместо того чтобы послушаться, Молоканов вообще прекратил подачу воды. Проследив за направлением его взгляда и прислушавшись к доносящимся из леса звукам, капитан с неудовольствием произнес: – Еще один говнюк. Что делать будем, Михалыч? Парнишка-то – слабак!

В кроваво-красных отблесках задних габаритных огней «туарега» было видно, как Молоканов, по-прежнему глядя в лес, пожал покатыми плечами.

– Может, и ничего, – без обычной уверенности в голосе сказал он. – Может, еще и обойдется. Зрелище-то, согласись, не для слабонервных. Первая мокруха – это же как потеря девственности, даже еще круче. С пистолетом-то не каждый справится, а тут – такое… Даже Зулус сначала стреляет, а это… Немудрено, что у сопляка желудок не выдержал!

– Ты его еще пожалей, – сказал Арсеньев, – сопли ему утри. Ох, чует мое сердце, сдаст он нас со всеми потрохами! Давай лей, чего замер?

– Погоди, – сказал Молоканов. – Кажется, все. Возвращается.

Арсеньев прислушался и кивнул: да, похоже на то. В лесу больше не мычали и не кашляли; там трещали кустами, шмыгали носом, громко сморкались в два пальца и сдавленно матерились плачущим голосом. Эти звуки приближались, и вскоре на дорогу вывалился Щеглов – встрепанный, как после драки, покачивающийся на нетвердых ногах и утирающий нос и рот рукавом серой спортивной куртки.

– Зря вы так, мужики, – сказал он, останавливаясь в метре от машины. – Я только сейчас сообразил: есть ведь чистый ствол! Его, – он кивнул в ту сторону, где рядом с залитым кровью пнем все еще лежало обезглавленное тело, – табельный, я его в бардачок бросил, когда… Короче, можно было обставиться под самоубийство.

Молоканов молча поставил в багажник бутыль, вынул оттуда полиэтиленовый мусорный пакет, с шорохом встряхнул, расправляя, и протянул Щеглову.

– Приберись там, – всегдашним кислым тоном приказал он. – Наручники сними, голову сюда, в пакет. Чтобы сошло за Зулуса, ее не должны найти.

Старлей открыл рот, но ожидаемого «Я не могу» на этот раз не последовало: видимо, сопляк сообразил, что это будет уже чересчур. Вместе с пакетом Молоканов вручил ему фонарик, и Щеглов, светя себе под ноги, с явной неохотой, но молча и безропотно побрел выполнять приказ.

– Видал? – проводив его долгим взглядом, сказал Молоканов. – Уже хвост задирает, на ошибки указывает! Нет, нервы у него в порядке, а раз так, есть надежда, что из парня будет толк.

Он снова взял из багажника бутыль и наклонил ее над сложенными лодочкой ладонями капитана.

– Не знаю, – с сомнением произнес тот, – ох не знаю, Гена! Это ведь он Терентьеву домой звонил.

– Из автомата, – напомнил Молоканов.

– Да хоть из пулемета! Он же представился! А если Терентьев бабе своей сказал: так, мол, и так, опер Щеглов мне стрелку забил? Тогда что?

– Тогда суши сухари, – сказал Молоканов. – Только это вряд ли. Непохоже это на прокурорского – насчет служебных дел откровенничать, пусть даже и с собственной женой. Да что я говорю? Особенно с женой!

– Не знаю, – упрямо повторил Арсеньев. – Ну а вдруг? Может, все-таки Гунявому позвоним?

– Нет, ты точно маньяк, – хмыкнул майор. – Может, хватит на сегодня покойников?

– А завтра может быть поздно, – продолжал упрямиться Арсеньев.

– Все! – прикрикнул Молоканов. – Мойся давай, маньячила, всю машину мне извозишь! И не лезь поперед батьки в пекло, привыкай прислушиваться к мнению старших по званию.

– Например, Мамонта, – размазывая по лицу пригоршню воды, невнятно произнес Арсеньев.

– В том числе и Мамонта. И даже в первую очередь! Сейчас придется какое-то время сидеть тише воды, ниже травы, беспрекословно выполнять все приказы, следовать инструкциям, а также свято блюсти не только дух, но и букву нашего родного российского законодательства. И рыть копытами землю в поисках кровавого маньяка по кличке Зулус, который, сука такая, осмелился поднять руку – на кого бы вы думали?! – на