Анна ступает в огороженное место для курения и прижимает лицо к мутному стеклу. Она хочет занять то же место, где они тогда сидели с Эдом, но не получится: в центре бара танцует так много людей, что ей даже не видны кожаные полукабинеты в конце зала. Девушка подумывает о том, чтобы пойти и тоже потанцевать, ведь еще на днях она жаловалась, как давно не делала этого, но воскресшие воспоминания о вечере, проведенном здесь с Эдом, отбивают всякую охоту. В тот раз, как только они нашли место и уселись, Анна сообщила бывшему бойфренду новость: ее отец умер. Он скончался за две недели до этого, через несколько дней после ее возвращения из Калифорнии. Эд был потрясен и молча выслушивал подробности. Отец умер утром во вторник, гуляя в Саут-Даунс с третьей женой. Поднявшись на крутой холм, он пожаловался на боль в груди и выразил желание посидеть. А через минуту он упал вперед, закрыл глаза и испустил последний вздох. Ему было пятьдесят семь лет. В последовавшие долгие дни Анна приняла на себя роль трезвомыслящего организатора, тогда как ее мать, брат и третья жена отца совершенно потеряли присутствие духа. Анна хлопотала о получении свидетельства о смерти, обзвонила друзей и членов семьи, устроила похороны. Она не испытывала скорби или потрясения, вообще ничего не чувствовала, кроме гордости за то, как расторопно и решительно она действует, словно это был спектакль, поставленный ради отца, последняя возможность похвастаться перед ним. Только после похорон, на которых она не плакала, всё начало возвращаться в свою колею, она стала думать о себе и позвонила Эду.

Когда Анна закончила рассказ, Эд обнял ее и долго не отпускал. Затем сказал несколько вежливых слов — тех привычных сочувственных, утешающих слов, которые говорят в таких обстоятельствах все люди, — и снова обнял ее. За вторым напитком она заверила его, что с ней все хорошо и они могут поговорить о другом. И они обсуждали ее поездку в Сан-Франциско, короткометражку, которую он снимал, общих друзей. Посмеялись над всякими нелепостями, и Анна, обогнув стол, пересела к нему, но его реакция мигом охладила ее пыл. Эд, безусловно, был учтив, но держался суховато, чем напоминал Анне закрытую дверь. За третьим стаканом она кое-что смекнула и спросила его, не встречается ли он с другой девушкой. Эд ответил утвердительно: ее зовут Кэтрин и они познакомились через «Кисмет». Анну словно громом поразила эта новость, и остаток вечера, пока они не распрощались на улице, прошел как в тумане. Она некоторое время смотрела вслед высокой фигуре, удалявшейся по улице, и поплелась в противоположном направлении, одна, к Грейт-Портленд-стрит.

Анна выходит из уголка для курения и бредет назад к Грейт-Портлбнд-стрит. Поворачивает направо и медленно движется, отыскивая глазами знакомые места. Вспоминает. Прямо перед перекрестком со следующим переулком она видит окаймляющий тротуар забор высотой по пояс, белый и неровный, как будто его выложили галькой и потом покрасили, над ним высится плотная стриженая живая изгородь, густая и колючая. Да, думает Анна, срывая маленький вощеный листочек и выжимая каплю сока, именно здесь весь тяжкий груз смерти близкого человека в конце концов свалился на нее. Она ясно увидела, как еще молодой отец сидит на водительском кресле в своей первой машине, улыбается. Она увидела его постаревшим в его небольшом кабинете, где он часами смотрел из окна в сад. Она увидела его поднимающимся по холму с прижатой к груди рукой. Она увидела его холодное и безжизненное тело в гробу. Мертв. И Анна заплакала. Сначала тихо, потом все сильнее и сильнее, пока не согнулась пополам, рыдая и всхлипывая на улице. Она велела себе прекратить, но это было все равно что запретить ране кровоточить. Воспоминания об отце беспорядочно кружились в ее мозгу. Она плакала по человеку, которым он был, а также по тому, кем ему не удалось стать; по десяткам идей и увлечений, которые казались, по крайней мере ей, такими восхитительными, но осуществились в столь малой степени, что на похоронах его назвали всего лишь замещающим учителем. Она оплакивала отца, но и себя тоже. Скорбела о том, что земля ушла у нее из-под ног и что теперь у нее нет совсем ничего — ни отца, ни бойфренда, ни работы, ни денег; сокрушалась о том, что годами пребывала в заблуждении, будто она особенная, будто предназначена для прекрасной доли и жизнь ее станет сплошным праздником. Анна рыдала без остановки, мимо проходили незнакомые люди, и все, что она могла сделать, чтобы спасти остатки достоинства, — заставить себя плакать тихо. Не всхлипывать и не стенать, а лишь лить ручьями слезы с искаженным лицом, приникнув к колючей ограде, видя внутренним взором сменяющиеся образы отца.

Однако сегодня все по-другому. Анна оглядывает плиты тротуара, белый забор, живую изгородь и приходит к выводу, что воспоминания не удручают ее. В животе нет чувства пустоты, вообще нет никаких ощущений. Она оглядывается назад на ту ночь даже с некой благодарностью. В каком-то смысле это было пробуждение. И оно не прошло напрасно. Потому что тогда Анна начала осознавать то, о чем забыла в последнее время: она не хочет походить на отца. Можно сказать, он был большим ребенком. Всегда мечтал, постоянно менял решения, вечно вкладывал все силы в очередную блажь; никогда не достигал согласия с огромным злопамятным миром, никогда не приглядывался к окружающим и к своим талантам и не пытался использовать текущую ситуацию наилучшим образом. Может, ее жизнь и не так увлекательна и богата приключениями, как ожидал отец, но у нее по крайней мере есть основания для удовлетворенности, чего никогда не было у него. И в конечном счете эта удовлетворенность дает ей возможность наслаждаться счастливыми моментами, когда они случаются, а не гоняться за ними без конца. Совсем как сегодня, думает Анна, чувствуя, что к ней возвращается авантюрный дух. Напоследок она еще раз проводит рукой по живой изгороди и разворачивается. Она идет назад к бару «Место встречи». Может, она все-таки потанцует.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ПЯТНИЦА

Анна просыпается и обнаруживает, что лежит в ящике, в