их головами отделилась большая тень, пронеслась по маленькому двору и, судя по шуму, приземлилась в заросли на крыше дома Фенделя. Снова послышался громкий шелест крыльев, но на этот раз со стороны реки. Квендели увидели еще две тени. Сучья ивового куста прогнулись, застонав под тяжестью невидимого груза, и то, что прилетело с болота, скрылось в ветвях, усевшись совсем рядом с ними.

Траутман совсем обезумел и уже кружился на задних лапах. Блоди громко вскрикнул, и Пирмин подхватил его на руки, прежде чем тот успел укрыться за дождевой бочкой Фенделя. Одновременно с этим он храбро взмахнул фонарем, чтобы выяснить, что за ночные гости явились из тумана, выведя Траутмана из себя, да и растревожив остальных. Сердце его колотилось где-то в горле, и он чувствовал, что Блоди, прижавшись к нему, дрожит с головы до ног.

В ужас пришли не только Кремплинги. Фендель тоже в отчаянии прижал обе руки к вискам и уставился вверх, словно опасаясь, что вот-вот увидит, как просевшая крыша рухнет на осыпающиеся стены вместе со спутанной порослью и созданием, которое там застряло. Или больше стоило опасаться тех, кто спрятался в ветвях ивового куста?

Лай Траутмана потонул в хриплом крике. Вслед за этим раздалось злобное и немного снисходительное кваканье, доносившееся оттуда, где под зарослями камыша должен был находиться конек крыши. В свете фонаря Фендель и Кремплинги увидели большую скрюченную тень – черное, как ночь новолуния, существо с головой-клювом, торчащей между огромными исхудалыми плечами. Один глаз блестел холодной злобой, второй оставался невидимым.

Траутман на мгновение прекратил лаять, и в наступившей тишине Фендель недоверчиво, но и с некоторым облегчением произнес:

– Ворон.

Все замерли и только смотрели друг на друга. Большая черная птица сидела наверху, а трое квенделей с тревогой смотрели на нее снизу.

– Вон там, гляньте, – вдруг воскликнул Блоди. – На пастбище тоже есть такие!

И в самом деле, там, куда он указывал, безмолвно и совершенно неподвижно, словно каменные статуи, сидели еще два мрачных создания. Они были такими большими, что вряд ли уместились бы на изящных ивовых ветвях.

– Вороны. Очень странно, посреди ночи…

Пирмин не успел договорить, как из зарослей травы над ними взлетел большой ворон, разгоняя воздух широкими крыльями. Птица направилась прочь от владений Фенделя, освещенных фонарем, и улетела к мосту. Другие вороны тут же поднялись и последовали за своим предводителем.

Теперь Траутмана было не остановить – он бросился в погоню. Маленькой светлой точкой он с бешеной скоростью несся по черному лугу, являя собой полную противоположность летящим впереди воронам, темные тени которых выделялись на фоне белого тумана и были видны издалека.

– Траутман! – крикнул Блоди и, не в силах расстаться с любимым псом, решил броситься вдогонку, позабыв обо всех ужасах ночи.

Мальчик вырвался из объятий удивленного Пирмина и побежал за Траутманом. Крики отца больно отдавались в ушах, но Блоди не остановился: он быстро выбежал на луг и помчался по следам Пирмина и Фенделя, но в обратную сторону. Река журчала где-то справа. Светящаяся дымка разгоняла кромешную тьму, а кое-где на горизонте уже серебрился рассвет.

На этом берегу туман еще не сгустился, и Блоди отчетливо видел, как Траутман прыгает впереди по насыпи, останавливается на мосту и принюхивается. Воронов не было ни видно, ни слышно.

– Траутман! – изо всех сил крикнул Блоди. – Траутман, сидеть! Жди меня, жди, я сказал!

Но было уже поздно: пес уловил новый запах. Перемахнув в решительном прыжке через невысокую стену, пес, к ужасу Блоди, исчез в туманной завесе на лугу.

– Куда же ты, Траутман! – Блоди в отчаянии всхлипнул, прекрасно понимая, что теперь его любимец неизбежно угодит в самую гущу Черных камышей, где его поджидает опасность.

Он снова услышал, как его окликнули, и узнал голос Пир-мина, доносящийся непонятно откуда, тонкий и печальный. Блоди было ужасно стыдно за то, что он напугал отца, но он решил, что пойдет дальше, за Траутманом. Нельзя было терять времени. Мысли о тонущем в трясине верном друге гнали Блоди вперед, придавая храбрости.

Со всех ног он взбежал по крутой насыпи к мосту. Блоди разогрелся от бега и, решив оставить отцу хотя бы знак, чтобы навести его на след, снял жилет и бросил его на землю. Взглянув на неприметный лоскут ткани, терявшийся на фоне травы, мальчик задумался. «Вряд ли папа его заметит», – подумал Блоди и взял жилет в руки. Он решил положить его на виду у дороги, как раз там, где будет перелезать через стену, чтобы идти к Черным камышам.

Не добравшись до верха насыпи, он споткнулся и упал на мокрую траву. К тому же он ударился коленом о притаившийся в ямке камень, но не обратил внимания на боль, потому что ему показалось, что совсем рядом слышится собачий лай. И, кажется, каркают вороны?

Издали все тише доносился голос отца. Блоди на мгновение удивился, как это Пирмин до сих пор его не догнал.

– Папа, папа! Я здесь! – крикнул он во всю мощь своих легких, повернувшись туда, откуда прибежал. – Здесь, у моста. Иди за мной! Я не могу ждать! Траутман убежал в Черные камыши!

Ответа не последовало, а вдалеке снова раздался лай. Блоди с трудом преодолел последний отрезок пути и вошел на мост.

Оглядевшись, он затаил дыхание. От опушки Сумрачного леса до самой дороги тянулся мягко мерцающий туман, не было видно ни Черных камышей, ни луга, и туман уже давно перекинулся через осыпающуюся стену, за которой скрылся Траутман, и пополз дальше.

Опираясь руками на каменные перила моста, Блоди будто бы стоял на палубе одинокого корабля, скользящего по молочно-белому морю. Скоро это призрачное море поглотит все: дорогу, стену, реку, хижину Фенделя и даже деревню Звездчатку. Это была невероятно прекрасная картина, словно кусочек сказочного мира. В воздухе веяло знакомой сыростью осеннего тумана, хотя для такой промозглой погоды было рановато. Но вот изумительного блеска тысяч и тысяч танцующих крошечных сгустков света Блоди прежде никогда не видел. Так вот откуда взялся свет, разогнавший тьму!

Вокруг юного квенделя вились клубы тумана, точно призрачные фигуры в струящихся одеждах указывали ему путь. Блоди вдруг понял, что перелез через стену и спустился к берегу. Неужели это сон наяву? Он даже не заметил, что идет дальше. Бесчисленные блестящие точки покрывали его лицо, руки и одежду, холодили кожу, и если можно было описать их цвет, то эти искорки он назвал бы серебристыми и недолговечными, как весенние ручьи среди холмов. В странном оцепенении он все же помнил об