Человек от властей понизил голос:

– Чуть-чуть. Мы предоставили место и защиту. Заопределенную часть от вырученной суммы.

Олег стиснул челюсти, Барвинок смотрела сочувствующе, хоть ине понимала, из-за чего так переживать.

– В погоне за добавочным доходом, – произнесОлег, – можно ли забывать о душах?

Человек с цепью посмотрел на него искоса.

– Свинья грязь найдет. Все равно все пропьют, так лучшеуж часть попадет в городскую казну. Дорогу к соседнему городу вести надо? А накакие деньги? А там еще мост прохудился, даже люди проваливаются, а телегивовсе не ходят…

– А без этой пакости нельзя? – спросил Олег.

Тот посмотрел почти с сочувствием.

– Увы, городские власти опираются на население, а в немвсегда ничтожных людей больше. Их не простое большинство, а их… ну, почтивсякий – ничтожество. Увиливает от работы, обязанностей, долга, хотел быполучить много и сразу, но воровать боится… Что остается? Да, именно лотерея!..Это шанс для ничтожного человечка моментально стать богатым. Очень богатым!

Олег сказал горько:

– Все-то понимаете… Не дураки правят городом, каксчитают извозчики, сами презираете эту гнусь… эти забавы полных идиотов и дляеще больших идиотов… но вам важнее урвать деньги отовсюду, где удается! А нато, что человек превращается в животное, плевать?

Человек с цепью ответил сухо:

– Делать их людьми – забота пророков, а не власти. Унас своих хлопот хватает. Вон старые колодцы пересохли, надо новые копать,поглубже. Где взять деньги?

Барвинок тронула волхва за локоть.

– Перестань… На тебе лица нет. Из-за чего переживаешь,не понимаю.

Он дал себя увести, они пошли дальше по улице, от него шелжар, как от накаленного в огне куска железа. Ответил с большим опозданием,словно спорил еще и с собой, она ощутила в его сильном голосе тоску исильнейшее разочарование:

– Гадальщики, прорицатели, устроители лотерей,наперсточники… Сколько этих паразитов? И все потому, что человек глуп илегковерен. Ну никак его не заставить работать честно, если видит хоть малейшуювозможность украсть, обмануть, схитрить…

Она переспросила горячо:

– Украсть?

Он посмотрел на нее хмуро.

– А ты заметила, на что в лавках наибольший спрос? Вонпосмотри, что в той… Или вон в той!

– Что?

– Награбленное, – ответил он зло. –Уворованное.

Она запнулась, посмотрела на разложенный на полках товар,горячо возразила:

– Что ты мелешь? Это все из раскопок и старыхзахоронений!

Его глаза странно блеснули, она ощутила себя почему-товиноватой, хотя повода не видела.

– А грабить могилы – хорошо? Или хотя бы допустимо?

Она не ответила, сделала вид, что разглядывает товары наприлавках, мимо которых идут. В самом деле, немалую часть составляет выкопанноеиз древних захоронений, то есть могил. Но могилы раскапывать все-таки нехорошо,а захоронения – можно. Потому что могилы со временем начинают считатьсязахоронениями, а они как бы ничьи. Свежие могилы к тому же охраняютродственники, а древние – никто, так что раскапывать можно безнаказанно…

Вообще-то, если подумать, то логика волхва не кажется такойуж странной. По крайней мере, понять можно. Однако с другой стороны… ну немогут же все люди ошибаться, а вот он, такая цаца, все видит и понимаетправильно?

С третьей стороны, мелькнула мысль, такое как раз и бываетчаще всего, но дело в том, что простой народ видит только две стороны, а третьювообще не признает и полагает, что ее не бывает вообще.

– Знаешь, – проговорила она наконецнерешительно, – ты закапываешься слишком глубоко… Или взлетаешь. Люди такглубоко не роют. А мы – люди.

Он прорычал:

– А человек, как говорят все сволочи, чтобы легчесволочничать, – животное. Самый подлый зверь на свете! От остальныхотличается только хитростью да умением разговаривать. Больше ничем. Ты тожесчитаешь, что люди – подлые твари?

Она проговорила торопливо:

– Нет, не считаю! Но простые люди просто большего невидят.

– Значит, надо, – сказал он, – чтобы видели.Чтобы было заметным!

Она спросила настороженно:

– Что заметно?

– Отличие от зверя, – пояснил Олег.

– Так уже отличаются!

– Как видишь, – сказал он тяжело, – этогомало. И это не главное. Надо что-то еще, что-то еще…

Он нахмурился, на лбу собрались морщины, он шевелил пальцами,словно пытался нечто ухватить из воздуха, но смутные образы уплывают, не даваяоформить себя в слова, и он зло сверкал темнеющими глазами и едва не скрежеталзубами.

Она услышала сказанное тихо, будто для самого себя:

– Когда-то мир станет цивилизованным…

– Когда? – поинтересовалась она скептически.

Он вздохнул:

– Как только откажутся от лотерей, так и станет!

В окнах загорались светильники, Барвинок поняла, что в домахнаступает ночь, хотя здесь на просторных улицах еще светлый вечер, тихо иторжественно, птицы уже умолкли и отправились до утра в гнезда, бродячие собакинеслышно скользят от тени к тени, подбирают выброшенные из окон кости слохмотьями мяса.

В темнеющем, но все еще пронзительно синем небе остро и четкосверкает отточенное лезвие месяца. Над далекими горами тревожно застыла лиловаятьма, это оттуда поднялся блестящий серп, оставив внизу мутные тающие облака.

Волхв посмотрел на небо, на горы, лицо стало мрачным.

– Вернемся, – произнес он. – Надеюсь, мы ужедостаточно наследили.

Она спросила настороженно:

– Это как?

– Оставили следы, – пояснил он.

– Зачем нам оставлять следы?

– Чтобы меня отыскали, – пояснил он.

– Кто?

– Враги, конечно.

Она вздрогнула, но заставила себя улыбнуться.

– Да, у тебя должно быть много врагов.

– Даже больше, – заверил он, – чем тыдумаешь.

Вернувшись на постоялый двор, он сразу поднялся наверх в ихкомнатку. Барвинок поскрипела, но подчинилась, хотя хотелось сперва посидеть взале, где мужчины едят и пьют, пусть этот угрюмый молчун увидит, как на неесмотрят, хоть что-то да поймет.

– Спать, – буркнул он. – Думаю, если меня неотыщут ночью, утром пойду искать сам.