– Ты злой.

– Ага. Кто не спрятался, я не виноват.

– Сразу с утра? – спросила она. – Мы толькоприбыли… А город такой огромный, ты и трети не успел осмотреть…

Он сдвинул плечами.

– Зачем? Еду мимо и дальше. Это тебе больше никуда ненужно… А говоришь так, будто тяну тебя с собой. И вообще… оставь эти замашкиизбалованной дочери знатного князя.

Она села за стол, тряхнула головой, освобождая пышные волосыот множества заколок.

– Князя? Знатного?.. Откуда ты взял?

– Да больно из тебя выпирает, – буркнул он. –А теперь падай и спи. Утром меня уже не увидишь.

Она возразила:

– Я что, сплю, как бревно? Прости, это не мое дело, конечно,но… зачем ты это делаешь?

Он не уловил такой быстрой смены разговора, в недоумениисмотрел, как она собирает и складывает в кучку заколки.

– Что именно?

– Уничтожаешь источники магии. Вернее, хранилища.

Он поинтересовался:

– А если подумать? Ты же неглупая, хоть и красивая.

– Наконец-то сказал что-то приятное женщине!

Он тяжело сел на край кровати, сдвинул плечами.

– Ты сама знаешь, что неглупая. Редко кто даже измужчин сумел бы сразу определить болезнь и так умело вылечить жителей всейдеревни. Без всякой магии.

– Да нет, я о другом…

– О чем?

– Ну вот, сказал приятное, а теперь сам не понимаешь!Для женщины куда приятнее быть красивой, чем умной.

Он отмахнулся.

– Ерунда. Если умная, то и красивая. В смысле, умнаявсегда сумеет стать красивой.

Она раскрыла рот, чтобы возразить, видно по ней, нопоперхнулась от другой влетевшей в рот мысли, закашлялась, махнула рукой.

– Сам не догадываешься, – сказала она нехотя, ноявно стараясь сгладить раздражение, – насколько ты прав. В самом деле,умная сумеет стать красивой, если постарается, какой бы ни была раньше. А вотдура…

Он пробормотал:

– Ну, если дура красивая, то она все равно некрасивая.Женщина должна быть умной, мне так кажется. И сильной. Тогда она и красивая.

Она посмотрела на него в удивлении, как если бы лошадь вдругначала рассуждать о мудрости.

– А ты рухнул с какого дуба? Все мужчины боятся умныхженщин!.. А сильных – тем более.

– Я не боюсь, – буркнул он.

– Правда?

– Правда. Они мне вообще не встречались.

Она опустила подбородок на стиснутые кулачки. Глаза ее стаким изумлением обшаривали его лицо, что он ощутил неловкость.

– Ладно, – произнесла она после паузы, – тыдовольно ловко ускользнул от вопроса.

– Какого?

– У тебя что-то с памятью? Я спросила, зачем тыуничтожаешь источники магии! Можно бы разом накормить этих несчастных,выстроить… нет, мановением руки создать им жилища.

Он буркнул:

– Ну, положим, подземный ручеек слишком мал, чтобынакормить хотя бы большое село, тем более – город. Да еще создать им жилища!

– Не увиливай, – уличила она. – Ты скажи!

Он зевнул, потянулся.

– Это слишком долгий разговор. Слишком. А сегодня деньбыл тяжелым. Давай лучше спать. Ты уверена, что не хочешь ко мне?

Она фыркнула.

– Ни за какие пряники!

– Хорошо, – ответил он с улыбкой. – Тогдамарш в постель и спи. Носом к стенке.

Она сделала вид, что раздумывает и колеблется, хотя внутривсе от радости скачет и ходит на ушах, настало ее время, сейчас они как раз натом поле, где растет ее трава, где она умеет и рвать, и щипать, и косить,сказала медленно и размышляюще:

– Нет, так не совсем правильно…

– Что?

– Ты среди нас двоих, – сказала она с прежнимколебанием в голосе, – ведущий… Значит, тебе и спать на кровати.

– А ты?

– Я тут, – заверила она, – никуда не уйду. Вэтой же комнате! Только на другом конце.

Он поморщился, комнатка тесная, любой другой конец – это нарасстоянии вытянутой руки от кровати. Ночью встанет, обязательно наступит нанее в потемках.

– А если ночью придет это нечто? – поинтересовалсяон хмуро и без тени иронии.

Она ответила храбро:

– Я завизжу, ты проснешься! И убьешь.

Он снова поморщился.

– Ну вот сразу «убьешь»… Какая ты кровожадная. Этопотому, что мелкая? Крупные люди всегда добрее. Ладно, спи на полу, если такхочешь.

Она умолкла, обиженная и даже оскорбленная до глубины души.Снова он повел себя неправильно. Должен был долго отказываться, предлагатькровать ей, а он, дескать, ляжет на полу, он мужчина, обязан уступать слабойженщине… ну пусть не слабой, если она так возражает, то красивой, дажепрекрасной, и грудь у нее в порядке… нет, про это не надо, слишком явно, вобщем, должны долго уступать друг другу и настаивать, даже горячиться, потом ееозарит внезапное решение, и она скажет деловито, что в таком случае ладно уж,лягут вместе, кровать достаточно широкая, чтобы спать, не прикасаясь друг кдругу.

Олег начал раздеваться, она поспешно отвернулась. Потом подним заскрипела и застонала кровать, Барвинок медленно повернула голову. Он ужеповернулся к ней спиной, широкой, как дверь, в могучих мышцах, узким клиномуходящей к пояснице, закрытой одеялом.

Она задохнулась от возмущения, когда он с великимоблегчением вздохнул и укрылся одеялом. Ничего у тебя не выйдет, сказала онамстительно. Надеешься, что ночной холод заставит меня подползти к тебе,прижаться? Ты обнимешь меня крепче, якобы согреть, прижмешь, а там нашеживотное начало возьмет верх над разумом…

Грубый ты и примитивный, мелькнула мысль. Ничего непонимаешь… Мужчины все грубые. Может быть, отчасти за это женщины их и любят?Что у них есть то, чего недостает самим женщинам: тонким, нежным, деликатным,чувствительным, благородным, отзывчивым, ласковым…

Она медленно и красиво сняла через голову рубаху, неужелиэтот чурбан не догадается сделать вид, что забыл что-то спросить важное, и неповернется, сейчас самое время, рубашка у нее на лице, что-то застряло, ах да,забыла расстегнуть пуговицу, в этой позе с поднятыми руками она выглядитособенно мило и беззащитно, мог бы все увидеть и повосхищаться, а то и оценить,пень бесчувственный.

Рука Олега поднялась, Барвинок затаила дыхание, сейчас онповернется, посмотрит, сделает вид, что ничего особенного, можно разговаривать,а сам будет пожирать ее глазами…