— Потому что сразу видно, как она влюблена. Во-первых,только влюбленный по-настоящему человек готов говорить о своем обожаемомпредмете со всеми подряд, даже с Алиской. А во-вторых, я же видела, как онарада была открыть мне душу. Не поверишь, но мне приходилось ее останавливать —так вдохновилась бедняжка. Это Клавдия-то, из которой каждое слово приходитсятащить едва ли не клещами.

— Да, влюбленный греется образом любимого, — убежденно констатировалаНелли. Все же как она умна. Порой.

На следующий день я проснулась рано утром от настойчивоготелефонного звонка. Это Нелли.

— Что случилось? — спросила я сквозь продолжительный сладкийзевок.

— Ты не забыла о стирке?

Вот же епэрэсэтэ, как говорит Маруся. Хоть не связывайся сэтой Нелли. Иначе не будет покоя ни Днем, ни ночью. Лучше бы я сама постиралаКлавкино белье, но тогда, когда смогу и захочу, а не тогда, когда мне грубонавяжут.

— Иди к черту, — рассердилась я.

— Не к черту, а в половине третьего я за тобой еду. Будьготова.

— Ты что, за этим только и звонишь на заре? — я посмотрелана часы. — В семь утра.

— Ну да, я знаю, как ты любишь филонить. Мне вовсе нехочется отдуваться за двоих. В любом случае, я напомнила. Не вздумай смотатьсякуда-нибудь.

— Да куда я смотаюсь, когда у Маруси сегодня закончилсяотпуск, а Аким без нее вряд ли захочет меня сопровождать. Он теперь жить будетв ее буфете. Да и надоело мне ходить по городу и пугать собой всех подряд.

Нелли удивилась.

— Что ты имеешь в виду? — спросила она.

— Как что? Мое воскрешение, конечно. Соседи как будтопообвыкли и уже не шарахаются, но есть же еще друзья и родственники.

— А они до сих пор не знают, что ты жива?

— Нет, зачем их расстраивать. Вчера, например, когда спешилак тебе, столкнулась с Тоськой. Бедняга с перепугу креститься начала, хотяатеистка с тех времен, когда была комсоргом школы.

— А Нина Аркадьевна?

— Та, похоже, не знает. Или делает вид, что не знает. Вовсяком случае, пока мне не звонила. Ну ладно, когда ты за мной заедешь?

— Никогда меня не слушаешь. Повторяю, в половине третьего, —рассердилась Нелли.

— Не рычи, буду паинькой, — пообещала я, и мы простились.

До полудня я не знала, чем себя занять. Несколько разпорывалась ради развлечения позвонить своему спасителю Евгению, но всякий разостанавливала себя вопросом: «Что ему скажу?»

Когда диктор радио сообщил, что в Москве тринадцать часов, япозвонила Клавдии. Она уже пришла с работы и рапортовала о замоченном белье Ясказала, что собираюсь, чищу перышки, так как через полтора часа приедет Нелли.

Минут десять я бесцельно бродила по своей огромной квартире,заглянула в Красную комнату и гостиную, в зал, вспомнила недобрым словомтретьего мужа, так и недоделавшего двустворчатые двери. С тех пор прошло большедесяти лет, а двери так и остаются недоделанными. Я, правда, не знаю, что тамнедоделано. На мой взгляд, все прекрасно, но муж бросил на прощание эту фразу одверях, и теперь она мучает меня много лет. Может, он сказал это нарочно, чтобылишить меня покоя? Тогда он действительно подлец. Я вынесла третьему мужуокончательный приговор, после чего отправилась в спальню.

Там я присела к туалетному столику, достала с полочкикосметический набор и очень быстро сделала с собой такое, после чего ни одинмужчина не смог бы по доброй воле отвести от меня глаза.

Несколько раз чесанув расческой по своей золотистой гриве, япришла в восторг: «До чего хороша, когда высплюсь и не бегаю от преступников.Надо почаще давать себе передышку».

Отвлек меня от достойного занятия звонок из прихожей.Соблюдая предосторожность, я заглянула в «глазок». Пышный бюст Маруси вплотнуюподпирал мою дверь. Несмотря на то, что второго такого бюста не сыщется во всейМоскве, я все же спросила:

— Маруся, ты?

— Я, я, — подтвердила Маруся, всхлипывая. — Открывай,старушка.

Распахнув дверь, я невольно прижалась к стене, чтобыосвободить проход. Маруся в кокетливом фартyке и красивом, совсем не буфетном,платье ворвалась в квартиру и забегала хаотично, как растревоженный таракан. Орезвости такой я и не подозревала, с трудом поспевая за ней.

— Где он? — спросила она, набегавшись вволю.

— Кто?

— Аким.

— Аким? Почему ты решила, что он у меня?

— Он сам сказал, что отправляется сюда, — опять всхлипнулаМаруся.

Я догадалась, в чем дело.

— Поругались?

— Да… Он сказал, что я бестолковая и что пойдет туда, гдеего лучше понимают.

— Ах, речь об «Абсолюте». Неужели ты пожалела для него? —принялась я выговаривать Марусе. — Запомни, Аким не алкоголик какой-нибудь, оночень тонкая натура.

Она кивала кудрявой головой и сморкалась в фартук. Вид у неебыл невыносимо несчастный.

— Да, да, все понимаю, — твердила она, — для Акима ничего нежалко, надо было только дождаться конца рабочего дня.

— А ему вынь да положь? Немедленно?

— Да, он не хотел ждать.

Извечная трагедия большинства женщин — нетерпимость инетерпеливость мужчин. Пора, милочки, понять, что мужчина может дожидатьсявсего чего угодно, но только не того, что связано с удовольствиями. Иначепойдет искать удачи в другом более щедром месте. Ведь все мужчиныпридерживаются незыблимого для них принципа: лучшее благо — благо немедленное.Против этого есть одно хорошее средство, но не каждому оно доступно.

Марусе, судя по ее несчастному виду, это средство точнонедоступно.

— Но если Аким не у тебя, тогда где он? — растерялась она.

— Не знаю, может, в клубе?

Клубом у нас называли местную затрапезную пивную гдесобиралось множество «романтиков» похлеще Акима. Он среди них, как рыба в воде.

— В клубе? — воспряла духом Маруся. — А ты знаешь, где это?

— Конечно.

— Ой, а я не одета для такого случая. — Ничего, там поймут.

Я поглядела на часы, прикинув, что отвязаться от этойсумасшедшей влюбленной не удастся. Но, с другой стороны, до приезда Неллиосталось всего полчаса. Вряд ли я успею добежать до «клуба», помирить Марусю сАкимом и вернуться обратно. К тому же, если Нелли узнает, ради чего я позволиласебе опоздать на стирку, она так энергично осудит меня…