просто не имел права ей демонстрировать, потому что я мужчина. Я ведь должен быть сдержанным и сильным, и поэтому, прикрываясь поисками работы или домашними хлопотами, я вместо того, чтобы ее видеть и слышать, просто тупил, мечтал, страдал и беспрерывно думал о ней.

Мое отношение к нашей связи было над ситуацией банальной интрижки женатого мужчины и несвободной женщины.

Я и не знал, что такое в жизни и впрямь бывает.

Думал, только в кино.

Тем более мы оба отлично понимали: что было на Кипре – не планируется и может повториться только вдруг, если кто-то свыше вновь подарит нам такую возможность!

Да, я не раз признавался сам себе, что, может, я и не вполне полноценный мужик, что, расскажи я кому о своих физических муках, никто бы меня не понял, но я действительно боялся того, что, позволив этому «как у всех» проникнуть в нашу связь, я быстро потеряю Алису.

За все это время мы лишь пару раз поцеловались да обнимались постоянно.

Я понимал: ей не секс в чистом виде нужен, ей нужны чувства, отношения.

И она, недополучив эти эмоции когда-то от других, теперь всю эту романтику пыталась получить от меня.

Все это и разрушало и окрыляло меня одновременно…

Одним словом, я ждал именно от нее руководства к действию.

Потому что знал: я могу все опошлить, а она не может! Потому что все, что бы она ни сказала и ни сделала, воспринималось мною как истина в последней инстанции.

Потому что она была первым и единственным человеком в моей жизни, который принял меня таким, каков я есть.

Все это время мне по-настоящему хотелось только двух вещей: быть рядом с Алисой в любом месте и в любом качестве, а все остальное время, когда ее нет рядом, – чтобы меня никто не трогал.

Совсем.

Единственным человечком, на которого я продолжал еще адекватно реагировать, был мой сын Елисей.

Возможно, потому, что его собственный, детский, огромный и красочный, мир не вступал в конфликт с тем состоянием, в котором я сейчас пребывал.

Общаясь с ним, я часто думал о том, что, если бы люди могли сохранить в себе мировоззрение ребенка, все были бы счастливы.

Вопросы, которые он задавал мне, были просты и понятны, они значили ровно то, что значили, – никаких двойных смыслов, никакой лжи… с ним было все по-настоящему, а потому и спокойно.

Даже его вопросы про Машу, которую я раньше почти не замечал, а теперь, в силу своего постоянного нахождения в доме, волей-неволей заметил, совсем не раздражали меня, а воспринимались мною как нечто теплое и само собой разумеющееся. Они словно оправдывали меня перед собой же.

«А мы сегодня будем готовить маме ужин?»

«Конечно, будем».

Мне сложно было себе представить на месте жены любого другого человека, ради которого я мог бы поднять свою задницу с дивана и что-то там еще придумывать на кухне, но это слово «мама», теплой пушинкой постоянно слетавшее с губ Елисея, все расставляло на свои места…

Она – мама, значит, так положено, так надо, и все, что я делал для нее совместно с нашим сыном, имело только положительный оттенок.

Но когда я колдовал над курочкой или салатом, я играл в игру – я представлял, что делаю это все для Алисы.

И почти всегда получалось божественно!

При этом я даже и не смел, даже и не пытался представить себе Алису в роли нашей мамы, ведь богини не моют посуду и уж тем более не ходят по дому в полинявшем халате, богини живут в роскошных профессорских квартирах, расхаживают по ним томно в шелковых пеньюарах, и у них есть прислуга.

Раньше меня интересовал только один вопрос в отношении Алисы: «Какая она внутри?»

Все остальное было в той или иной степени интересным, но несущественным дополнением к главному.

Теперь же, познав ее (а меня все еще не покидало пьянящее ощущение того, что это было вчера!), мой мозг требовал от меня знать любые подробности ее жизни, начиная с того, где она покупает сигареты, как и в какие дни у нее бывают месячные (да-да, даже так!), и заканчивая тем, о чем она думает в эту самую минуту.

Поскольку большую часть свободного времени я теперь проводил в Интернете, мне просто необходимо было знать, чем же там все-таки занимается Алиса!

Я был не сильно искушен соцсетями и, пока работал, использовал их преимущественно для того, чтобы лишний раз кому-то не звонить и лишний раз с кем-то не встречаться.

Но сейчас, чтобы убить время в ожидании непонятно чего, я вдруг понял, что этот искусственный мир день за днем затягивает меня все больше и больше, и вот я уже и завтракать спокойно не могу, предварительно не просмотрев новостную ленту друзей.

Смешные и тупые шутки, красочные пейзажи от тех, кто и в самом деле может себе позволить объездить весь мир, и от тех, кто дальше Турции все равно никогда никуда не уедет, затертые до дыр «умные» мысли, знакомые красавицы, от которых в реальности разве что не вырвет, подробности жизни звезд всех величин, окрасов и мастей, возвышенность и цинизм, чужие пластмассовые горести и радости и… одиночество, так и лезущие наружу из этих нарядных картинок.

Пришло бы мне в голову вывешивать в соцсети хоть что-то, даже полунамек на нас с Алисой?

Нет, конечно.

Вот и простой ответ, почему там все – одно сплошное одиночество.

И она, не спящая по ночам, не расстающаяся со своим ноутбуком даже на Кипре, она тоже была одинока.

Но что она-то там искала?

Или кого?

И как сегодня обстоят у нее с этим дела?

Как-то раз на Кипре я подкрался незаметно к Алисе.

В послеобеденный сонный час она сидела возле бара одна, на столике – ее обычные чашка с кофе да дымящаяся сигарета в пепельнице. Вся ее поза выражала крайнюю сосредоточенность, и я, совсем не планировав специально подглядывать, увидел в ее компе открытую страничку соцсети с пошлым названием «Кураж».

«Ахули» был ее ник, я помню, это девочка-лиса, персонаж романа Пелевина. Своей аватаркой Алиса выбрала иллюстрацию обложки этой книги, такой рисунок в стиле японского аниме.

Алиса обернулась тогда, поймала мой заинтересованный взгляд, мигом захлопнула комп и рассказала, что эта соцсеть вроде как для продвинутых, тех, у кого в голове есть умные мысли, и тех, кто считает себя выше фоток мороженок-пироженок в стиле «я и Греция», но вскоре закончила этот разговор и