Частью меркантилистской торговой политики герцога являлась и его колониальная политика, к которой он привлек специалистов не только из Германии, но и из Голландии, а также Франции. После нескольких неудачных попыток в первые годы своего правления в 1651 году Якоб приобрел собственную колонию в Гамбии, основав там поселение Батерст[198], средней точкой которой являлся остров Святого Андрея[199]. Примерно в то же время он заполучил один из Антильских остров Тобаго.

То были первые немецкие княжеские колонии, причем в их приобретении Якоб преследовал главную цель – организацию торговли с Ост-Индией. При этом Тобаго должен был служить перевалочным пунктом для рабов, привозимых из Гамбии. Однако такое по замыслу герцога представляло собой лишь первый шаг на торговом пути в Ост-Индию, поскольку для самой торговли колониальными товарами со всем Востоком в качестве складочного места он предусматривал город Митаву.

В рамках осуществлявшейся герцогом экономической политики следует рассматривать и заботу Якоба о малых курляндских городах. Его предшественники тоже выступали в интересах городов против знати, но именно герцог Якоб, как крупный капиталистический предприниматель Курляндии, смог своим примером пробудить предприимчивость бюргерства в вопросах торговли и ремесла и создать предпосылки для экономического роста края, положив тем самым начало подъема благосостояния курляндских граждан.

При этом экономическая политика герцога Якоба не являлась самоцелью, а служила достижению его политической цели – установлению абсолютизма внутри страны и достижению внешнего суверенитета. Она же должна была создать необходимые средства для содержания регулярной армии, что освободило бы его от зависимости от дворянского «росдинста».

Якоб нанял солдат, укрепил оба стратегически важных замка – Митаву и Бауска – и провел отвечавшую духу времени реформу «росдинста». Однако, несмотря на все усилия, маленькое герцогство было в военном отношении по-прежнему настолько слабым, что Якоб не решился вмешаться в противоборство Польши и Швеции. В осуществлении внешней политики у него оставался единственный предначертанный Курляндии путь – предпринимать дипломатические шаги по поддержанию мира, а позднее, когда в 1655 году шведско-польское противостояние вылилось в войну, проводить политику нейтралитета, для которой, однако, требовалось согласие Польши.

Важнейшим шагом на пути достижения суверенитета явилось полученное герцогом от верховного суверена одобрение нейтралитета. Теперь на горизонте замаячила возможность получения полной судебной независимости, которая была основательно ограничена дворянским правом апеллирования непосредственно к польскому верховному суверену. Однако когда великий курфюрст Бранденбургский за признание Польшей суверенитета Пруссии в сентябре 1657 года совершил известный всем поворот на сто восемьдесят градусов и перешел от шведов на сторону поляков, то шведы стали подозревать в неблагонадежности и его курляндского свояка, который упорно отказывался стать шведским вассалом. В такой ситуации они решили силой подчинить себе Курляндию. В ночь с 28 на 29 сентября 1658 года шведские войска врасплох захватили замок Митава, пленили герцога и отвезли его сначала в Ригу, а затем в Ивангород, что напротив Нарвы, где его удерживали вплоть до заключения Оливского мира[200] в 1660 году.

Интересы Якоба на мирных переговорах защищал фон Фелькерзамб, и в том, что герцогство удалось сохранить, была его немалая заслуга. Ведь тогда угроза ликвидации герцогства при урегулировании споров между Швецией и Польшей при посредничестве Франции реально существовала.

Катастрофа 1658 года как мрачная тень нависла над дальнейшей судьбой герцога Якоба. За время его отсутствия в ходе войны весь край был опустошен, и к моменту возвращения герцога летом 1660 года фабрики лежали в руинах, иностранных специалистов прогнали, города обнищали, флот угнали, а колонии оказались потерянными. В общем, все пришлось начинать сначала. С поразительным упорством Якоб начал восстановление разрушенного и добился больших экономических успехов, но причиненные войной миллионные потери преодолеть не смог. За колонии бились сильные на море пираты, голландцы и англичане, обладавшие большими возможностями. В результате Гамбию окончательно захватили англичане. Тобаго все же в 1681 году удалось вернуть, но все дальнейшие попытки по расширению колониальных владений для увеличения финансовых возможностей успехом не увенчались.

В 1681 году герцог Якоб умер, и выяснилось, что все его дело целиком и полностью зависело от него самого. В отличие от своего шурина ему так и не удалось добиться поставленной политической цели, ведь силовые средства, которыми располагала Курляндия, были слишком малы. Возможно также, что у этого великого предпринимателя просто не хватало смелости, какой должен обладать настоящий государственный муж. Тем не менее его лицо, с большим носом, крепко сжатыми губами и волевым подбородком, говорит о человеке с большим жизненным опытом, которому присущи и мечтательность, и целеустремленность, и большая жизненная энергия, и ясность ума.

Годы его правления оставили заметные следы в экономике края, что способствовало росту к нему уважения. К тому же германские князья принимали Кетлеров, славившихся своим богатством, как равных. Поэтому в 1654 году Якоб добился присвоения ему титула имперского князя Священной Римской империи германской нации, но в праве говорить от лица империи ему было отказано.

Экономическое развитие края предоставило возможности для подъема по социальной лестнице и уровня жизни проживавших в Курляндии леттов, поскольку герцог Якоб привлекал для работы на своих предприятиях специалистов и из их числа. К тому же, несмотря на то что нагрузка, ложившаяся на крестьян в его непосредственных владениях, не сильно отличалась от повинностей других крестьян, так как они проистекали из общих требований, предъявлявшихся к помещичьему хозяйству, его крестьяне все же имели по сравнению с другими тружениками села бесспорное преимущество. Это преимущество заключалось в том, что они обладали правом пожаловаться на управителя того или иного герцогского феодального владения или на залогодержателя непосредственно самому герцогу.

Вместе с тем в Курляндии, точно так же как в Лифляндии и Эстляндии, еще долго существовала практика, когда поднявшиеся в социальном отношении латыши начинали причислять себя к немцам. Так среди многочисленных лютеранских проповедников, трудившихся над совершенствованием латышского письменного языка, вплоть до XIX столетия, пожалуй, только один священник причислял себя к латышам. Им был пастор из Митавы Вильгельм Штайнек (1681–1775), позднее перебравшийся в город Тукум.