Для развития письменного латышского языка эпохальным стал XVII век, где выдающуюся роль сыграли прежде всего два литератора – Манцель и Фюрекер. Георг Манцель, являвшийся с материнской стороны внуком одного из издателей «Энхиридиона»[201], обучался в Ростоке, затем был пастором в Вальгофе[202], потом проповедником и профессором в Дорпате, а под конец жизни служил придворным проповедником в Курляндии. Он считается автором старейшего латышского учебника по правописанию и зачинателем латышской прозы (словарь «Леттус», «Сборник латышских проповедей»). Христофор Фюрекер, который учился в Дорпате и являлся учеником Манцеля, женился на свободной крестьянке и проживал в Курляндии недалеко от Доблена среди простого народа. Будучи одаренным сочинителем духовных псалмов, он стал основателем латышского поэтического искусства. И Манцель, и Фюрекер были родом из Земгалии. Начало, положенное в XVI веке с выходом церковного «Справочника», укрепилось и развилось дальше. При этом основой для возникающего письменного латышского языка стала земгальская разговорная речь, точнее, среднелатышский диалект. Название же «латыш», которое до конца XVI столетия распространялось только на язык и народ, проживавший севернее Западной Двины, превратилось в общее обозначение всех леттских племен.

Крестьянский народный дух у леттов в Курляндии и Южной Лифляндии, как и у эстов в Северной Лифляндии и Эстляндии, а также на островах сохранился в языке, обычаях и неиссякаемых песнях.

У обоих народов народные песни были весьма многочисленны и самобытны. После языка они являлись поистине бесценным народным достоянием, в чем-то, как в зеркале, отражая общность социальной судьбы, выражавшуюся, в частности, в отсутствии былин. Тем не менее, несмотря на эту общность, их народные предпосылки являлись весьма разными.

Носителями народных песен были в первую очередь женщины, но в XVII веке ценители из числа немцев стали некоторые из них записывать, на что позже обратил внимание Гердер[203]. Тем не менее планомерно эти песни начали собирать и издавать лишь в середине XIX столетия.

В нравах и обычаях обоих народов многое сохранилось с языческих времен, нося порой культовый характер. Так, о проводимых обрядах с жертвоприношениями сообщалось даже в XIX веке. Одежда продолжала носить следы древнего искусства, что проявлялось, в частности, в ткачестве, крашении, шитье, плетении, в обработке металлов и кожи. А вот что касается украшений, то формы, свойственные местным изделиям, стали явно испытывать влияние, исходившее из германских городов. Причем немецкие нередко их просто вытесняли.

Если эсты после завоевания Лифляндии и покупки острова Эзель шведами в условиях немецко-шведского господства объединились в едином государстве, то летты еще долго оставались разделенными, находясь на территории разных стран. Так, восточные летты в Латгалии, то есть в оставшейся под польским владычеством восточной части Лифляндии, долгое время подвергались польско-католическому воздействию. А вот летты в Южной Лифляндии, относившейся к Швеции, находились под таким же шведско-германским управлением, что и эсты. В Курляндии же летты вообще проживали на территории малого государства, управлявшегося немцами. И если летты, за исключением обитавших в Латгалии, несмотря ни на что, развивались более или менее одинаково, то это обусловливалось едиными экономическими и социальными жизненными условиями, начавшими одновременно формироваться в поделенной на части между разными государствами старой Лифляндии под влиянием эпохи Просвещения.

Сын герцога Якоба Фридрих Казимир, унаследовавший трон в 1682 году, продолжил экономическую политику своего отца, однако силами для осуществления его политической программы не обладал. Он требовал от Курляндии слишком многого, того, что осилить она была не в состоянии – для затеянного им строительства жилых зданий, парков, итальянской оперы, оранжереи и конюшен финансовых средств герцогства явно не хватало. Пришлось заложить принадлежавшие герцогу земли и сдать в аренду имевшиеся фабрики. Между тем Тобаго окончательно оказался в руках англичан, которые захватили остров и не собирались его возвращать.

Когда Фридрих Казимир в 1698 году умер, наследник трона, его сын Фридрих Вильгельм, появившийся на свет от брака с дочерью великого курфюрста Елизаветой Софией Бранденбургской, был еще несовершеннолетним, и при урегулировании вопросов, связанных с опекой, возникли определенные трудности. Дело заключалось в том, что помимо оберратов, к которым, согласно конституции, она переходила, свои права на опекунство заявили и частично их реализовали вдова, а также брат умершего герцога – польский генерал-лейтенант герцог Фердинанд.

В то время существовал план присоединения Курляндии к Бранденбург-Пруссии[204] (наделения курфюрста Курляндией в качестве ленного владения), и его выполнению в марте 1698 года могло сильно поспособствовать согласие курляндского гофмейстера фон Путткамера с доводами представителя курфюрста по этому вопросу. Они сводились к тому, что эти княжества располагались по соседству и имели как части территории Германского ордена общую историю. Признав эти доводы существенными, фон Путткамер согласился, что Курляндия могла бы послужить хорошим плацдармом для возможного завоевания всей Лифляндии, горевшей желанием оказаться под германской юрисдикцией. Он даже указал на то, что путем приобретения Полангена можно установить мост между Пруссией и Курляндией.

Эта инициатива, однако, тогда дальнейшей поддержки в Берлине не нашла, а когда разразилась Северная война и Карл XII оказался с войском возле границы с Курляндией, то герцог Фердинанд бежал в Данциг. Вслед за ним герцогство вместе со всей своей семьей покинула и вдовствующая герцогиня, в результате чего Курляндия на целое десятилетие оказалась без герцога. Для самого же края настали тяжелые времена, поскольку его территория вновь превратилась в театр военных действий.

Завоевание Лифляндии и Эстляндии русскими разом изменило расклад политических сил в регионе, и вынашиваемый Пруссией план секвестрации[205] Курляндии на время войны в 1705 году полностью провалился, наткнувшись на отказ царя Петра. Царь просто не подпустил к ней Пруссию. Более того, благодаря договоренности о женитьбе герцога Фридриха Вильгельма с племянницей Петра Великого, Курляндия оказалась втянутой в сферу русских политических интересов. Переговоры о свадьбе принесли одно разочарование – ему даже отказали в занятии должности штатгальтера в Лифляндии, о которой он просил. Его объявили совершеннолетним, и в мае 1710 года Фридрих Вильгельм вернулся в свое герцогство. Однако уже осенью того же года он отправился в Санкт-Петербург, где в ноябре женился на великой княгине Анне Иоанновне. На обратном же пути в январе 1711 года герцог умер.