– Так тебе еще не сказали? Уже часа, наверное, два назад. Он по всем громким связям объявил, чтобы те, кто хочет узнать свое имя, адрес, познакомиться со своим досье и так далее, шли прямиком в «исповедальни». А что? Пусть он враг, но правильно, я считаю. Откуда нам еще имена свои узнавать?

Дон обжег Витанову взглядом, встал и зашагал взад-вперед по комнате, то ли успокаиваясь, то ли что-то обдумывая. В это время появился Фальцетти, начал что-то говорить, но растерянно умолк – Дон не обращал на него внимания.

Наконец, Дон сказал:

– Да нет, все правильно. Действительно, почему бы и нет. Меня только удивляет, что ты, которого я считал доном из донов, пошел к мотороле на поклон, стоило ему позвать, и тебя не передернуло.

– Передернуло, успокойся, – зло возразил Витанова. – Только ты не забудь, что у нас с тобой разные ситуации.

– Попробовал бы я забыть! – голос Дона потеплел. – Ты вот что. Ты попробуй вот что организовать. У нас сколько «исповедален»?

– Не знаю.

– Где-то около тысячи, – подсказал всезнайка Фальцетти.

– Ты найди, где они отключаются, все отключи, оставь включенными штук пятьдесят-шестьдесят… ну, в общем, столько, сколько у Алегзандера есть свободных людей…

– Там около семидесяти человек экстренного резерва, – сообщил Фальцетти.

– Семидесяти? Оставь включенными… ну, скажем, пятьдесят будок и у каждой из них поставь нашего человека. Пусть пропускает внутрь, кого сочтет нужным, а кого не сочтет, пусть гонит. Сам пусть выбирает кого. И чтобы имена записывал. И адреса тоже. Потом может понадобиться.

– Но зачем все это? У многих есть мемо, через мемо они могут узнать у моторолы почти все то, что в «исповедальне». Глупость, по-моему. Да и вообще – к чему все эти ограничения? Людей злить?

– Действительно, Дон, я тоже что-то не улавливаю здесь пафоса, – важно поддакнул Фальцетти, поглаживая по спине притихшего ублюдка.

Дон тоже не улавливал, но приказа не отменил. «Когда не понимаешь планов врага, на любое его действие отвечай противодействием. Даже если противодействие глупо». Это не закон хнектов. Это вообще ничей не закон. «Правило противодействия» Дон давно уже выработал исключительно для внутреннего применения. К тому же он любил озадачивать противника очевидной бессмысленностью своих действий. А самое главное, он верил в правильность первого порыва. О чем, правда, не раз жалел. Точней, три раза.

Витанова, все еще недоумевающий, но отчасти успокоенный воспоминанием о «правиле противодействия», умчался исполнять, а Фальцетти, порядком к тому времени обнаглевший, устроил Дону целый скандал.

Ох, он кричал! Ох, он визжал, метался и руками размахивал! Дон только головой покачивал восхищенно.

Он кричал, что Дон не имеет права принимать такие безответственные решения; что грядущая война с моторолой потребует всех без остатка сил, концентрации на этой задаче всех донов Парижа, а какая тут может быть концентрация, когда он настраивает их против себя; что не для того он, Фальцетти, потратил свои лучшие годы, обучая Дона всем антимоторольным премудростям; что такое безответственное, глупое и мальчишеское поведение сделает его, Дона Уолхова, изгоем среди донов, парией в родном городе, что он, Фальцетти, вынужден будет посыпать свою старую голову холодным пеплом и простуженным, то есть пристыженным, покинуть родину своих предков…

– Ладно, хватит! – еле сдерживая смех, оборвал его Дон. – Мы сделаем так. Мы тебя сделаем министром внутренних дел и чрезвычайных ситуаций. Ходи себе по городу, набирай себе людей, в первую очередь тех, кто в форме, разрешай себе все чрезвычайные проблемы, а то они меня достали почти так же сильно, как ты. Только оставь меня в покое. Мне некогда.

Глава 13. Первые часы города

Откликнувшись на призыв Дона, в Наслаждениях собралось шестьсот пятьдесят человек. Это не были какие-то нарочно отобранные люди – по сути, они попали туда случайно. Они просто встретились на пути тем, кого разослал по всему городу Теодор Глясс, которого, в свою очередь, как, возможно, помнит читатель, отрядил на это дело Дон-папа, Дон-главный, словом, тот самый первый Доницетти Уолхов, легкомысленно и с такими кошмарными последствиями севший в предложенное ему кресло. Единственное, что их объединяло, – они согласились прийти. Этого, конечно, немало, но, естественно, они не представляли собой хоть сколько-нибудь презентативную выборку (я не очень хорошо знаю, что такое презентативная выборка, но уверен, что применил этот красивый термин правильно). Остальные два миллиона стопарижан и понятия не имели о том, что происходит в здании их магистрата.

Разумеется, многие доны занимались поисками Дона Уолхова. Разумеется, еще более многие доны тоже были бы и не прочь присоединиться к собранию, если бы о нем знали. Но не меньше было таких, которые мечтали разорвать Дона в клочья.

Это была одна из очень серьезных и труднообъяснимых ошибок Дона – он просто обязан был в первые же минуты задействовать все виды связи и собрать вокруг себя если не два миллиона полностью, то хотя бы основную их часть. Правда, тогда и речь его была бы совсем другой, но это уже вопрос тактики.

Любой другой на его месте сделал бы это. Любой, кроме него.

Очень глупая и очень большая ошибка Дона это была.

Хотя, возможно, собрать всех или большинство ему бы просто не удалось – в первые часы после Инсталляции донов куда больше занимали совсем другие проблемы.

Да вы сами поставьте себя на их место! Вам не кажется, что тот, вне всякого сомнения, сумасшедший дон, пытавшийся вытащить из лифта своих новообретенных жену и тещу, был все-таки немножечко прав?

Вот вы, только что севшие в столь подло предложенное кресло, неожиданно для себя очутились в совершенно чужом теле, которое сразу ощущается как не свое, которое жмет, морщит и натирает, которое не приспособлено к вашему сознанию, вашим рефлексам, вашим привычкам, которое на первых порах плохо слушается и вообще представляется вам полужестким, неудобным, разлаженным скафандром. Вот вас ударил кси-шок и немножко примирил вас с новым обличьем – в прежнем теле о таких видах удовольствия вы и не слыхивали. Примирил, правда, не всех – кое-кого свел с ума. Но вам-то, не сумасшедшему, каково почувствовать себя в новом теле – старика, юной девушки, умирающего больного, такого же, как и вы, сравнительно молодого мужчины с атлетической фигурой и профилем стеклозвезды, однако же немножечко не такого, скажем, слащавого, или хамоватого, или еще, я там не знаю… Вы с отчаянием начинаете ощупывать себя и понимаете, что навсегда обменяли свое старое тело на вот это вот неизвестно какое, только для того, чтобы избавиться от Кублаха. Что цена