Но тут нервы у Джули не выдержали, и она выложила ему все, что на душе накопилось. И про поездки, и про запахи, и про военные романы и даже конкурсы красоты. И, что совсем уже никуда не годилось, про то, что она ему, наверно, не пара. Что они из разных миров. Этого-то уж точно не надо было говорить! Тут же поняла это и разрыдалась. Что ей вообще-то было несвойственно. Но тут, видно, все сошлось: и переживания, и грипп, и накопившиеся страхи, и тетушкины ядовитые нашептывания…

Но он сразу обнял ее и принялся утешать своими поцелуями. Сначала нежными и жалостливыми. А потом и все более страстными. Отнес ее на этот раз в спальню. И там они занимались медленным, сосредоточенным сексом, и Карл был как никогда нежен, внимателен и ласков. Даже, казалось, немного робок. А потом, конечно, разошелся, и она разошлась тоже. И в конце они уже опять хохотали и потом в дружном счастливом изнеможении валялись на подушках. Как все-таки это было волшебно — заниматься с ним любовью!

И все вроде бы забылось, отступило… до следующего раза.

Вскоре он поехал на ирано-иракский фронт, как раз по заданию той самой Ханны из «Шпигеля».

И опять Джули нервничала и не спала по ночам и кричала по пустякам на Шанталь. Но на этот раз он вернулся довольно быстро — всего на день позже, чем планировал. Приехал с подарками, с финиками и фисташками, какой-то кувшин древнего вида привез, Шанталь какую-то игрушку… А тетушка по совпадению занималась пенсионерским туризмом, ездила на автобусе, с еще парой дюжин таких же, как она, престарелых патриотов к «проклятым иностранцам» — в Германию, в Трир.

На следующий день по возвращении позвонила Джули и сказала торжественно-мрачно: «Срочно приходи. Я должна тебе кое-что рассказать».

Джули стало нехорошо. Она заранее знала, что это нечто неприятное и что это касается Карла.

И точно. Оказывается, тетушка в Трире видела его на улице! И не просто так, а в обнимку с какой-то женщиной. С высокой блондинкой. А ведь он, кажется, в Ираке у нас находящимся числился?

Сначала у Джули при этом сообщении подкосились ноги. Она села на стул, попросила воды. Но потом вдруг ожила и принялась допрашивать тетушку с пристрастием. На какой улице это было или, по крайней мере, в каком районе? Ах, это неизвестно? А в котором часу? Ну примерно хотя бы, утром или вечером? А с какого расстояния она видела их? Ах вот как, не с близкого, значит. Как же она может быть уверена, что они именно обнимались? Помнится, на фотографии она Карла как-то узнать не смогла. А в жизни, из окна проезжающего автобуса, может?

Под давлением тетка начала путаться, кажется, насчет объятий все-таки не было уверенности, возможно, Карл с той женщиной просто прогуливался и разговаривал. Ну, может, еще за руку держал. Да и был ли это Карл. Ну, вроде бы был. Ах, вроде бы…

Короче говоря, воспряла Джули духом и решила, что тетушкины «показания» не стоит принимать на веру. Но еще пару дней спустя она сдавала пиджак Карла в химчистку, вытряхнула несколько бумажек из карманов. Одна из них оказалась счетом из ресторана в Трире. Посмотрела на дату — все сходилось. В этот день он должен был быть еще в Ираке. Джули опять ощутила приступ дурноты. Но взяла себя в руки. Даже до химчистки благополучно добрела. А вечером, за ужином, когда Шанталь уже отправилась спать, спросила как бы между прочим: ну и как тебе Трир? Говорят, он очень хорош зимой.

Карл уставился на нее в упор, помедлил. Проглотил кусок. Положил вилку на тарелку. Полсекунды еще молча смотрел на нее. Джули показалось: высчитывал в своем мозгу-компьютере варианты: что ей может быть известно и откуда. Потом спокойно, медленно, но наблюдая внимательно за ее реакцией, принялся рассказывать историю о том, как летел через Франкфурт, а потом его попросили проехать через Трир, и там он передал пленки местному представителю агентства, очаровательной женщине, между прочим, с ней был соблазн чуть-чуть пококетничать, если бы она не спешила так на встречу с мужем. Ну а не позвонил он об изменении маршрута потому, что спешил, и вообще вырвался из этого кошмарного Ирака в тяжелом состоянии — и тут же показал Джули подписанные его именем снимки в свежем номере «Шпигеля» — с огромным количеством трупов и с развалинами. После чего у Джули пропала малейшая охота его дальше допрашивать.

Карл спал уже десять с лишним часов. То лежал неподвижно, как мертвый, и Джули снова пугалась, подходила поближе убедиться, что дышит. То, наоборот, опять ворочался, вскрикивал, сбрасывал плед. Джули упорно накрывала его снова.

В полдень принесла из кухни поднос со своим бранчем — завтраком и обедом одновременно. В последние дни она перестала нормально завтракать. Наверно, из-за того, что по ночам спала так плохо и, проводив Шанталь в детский сад, укладывалась в постель опять. С утра только чашку чая выпивала. Потом, к полудню, кое-как заставляла себя встать, пила кофе, жевала по обязанности бутерброды. Жалела иногда, что работу бросила, может, она бы помогала бороться с депрессией?

Впрочем, если честно, ни с чем она уже не хотела бороться. Пусть эта депрессия побеждает. Пусть делает с ней все что угодно. Все потеряло всякий смысл, с тех пор как Карл…

И с Уильямом Дарби-младшим она зря связалась. У, как она его ненавидит, этого Дарби-младшего! Хотя это, конечно, несправедливо. При том, что человек он действительно малосимпатичный, самоуверенный, самовлюбленный. Но она же сама с ним связалась! Хотя нет, не сама, тетушка, конечно, навязала. Но она согласилась! А теперь вспоминать противно.

Но именно этим она и занималась — сидела напротив Карла, пила кофе и занималась воспоминаниями. А что еще оставалось делать?

Такая вот наконец, после долгого перерыва, семейная трапеза. Как же она любила пить кофе с Карлом в гостиной! В дни его возвращений. После страстной любви. Просто сидеть напротив, слушать его байки, любоваться им незаметно. И кофе казался таким вкусным, и сэндвичи из местной бутербродной — Просто вершинами кулинарного искусства. И эклеры и круассаны как раз в то время начали у них свежие продавать — и как же они были хороши, не оторвешься. Фолкстонские кумушки пробовали их с некоторой опаской, все-таки большое отличие от привычных булочек-сконов и кексов-маффинов, но постепенно народ смелел, входил во вкус. На Карла тоже иногда вдруг находило — ему тоже хотелось сладкого. И вот так они сидели, болтали, она рассказывала ему про Шанталь, что еще она вытворила, чему научилась, кто у нее лучший друг. А он мог слушать бесконечно, ему эта тема никогда не надоедала.

И вот теперь она могла на секунду вообразить, что они вернулись в те волшебные времена и снова вместе пьют кофе в гостиной. И впервые за много месяцев Джули вдруг снова ощутила вкус еды. Эх, если бы не Уильям Дарби. Младший. Будь он неладен. Может быть, ничего бы не произошло. И все продолжалось бы как раньше. Если бы она не знала. А что? Это все в газетах, в колонках для женщин проповедуют: главное-де, честность да открытость в личных отношениях. Виноватому лучше признаться. А потерпевшей стороне — научиться прощать. А потом перевернуть страницу и начать заново. Да идите вы к дьяволу, теоретики! Глупая Рита — она во сто раз вас всех мудрее. Она говорит: меньше знаешь, лучше спишь. Пусть мой Филипп делает что хочет. Лишь бы я ни сном ни духом. Раз уж они, мужики, так устроены. Уезжает он в свой Лондон на целый день, все у него там обеды, да ужины, да встречи. До поздней ночи. А в выходные зато — он мой. И зарплата на общий банковский счет раз в месяц поступает. Главное — лишних вопросов не задавать. А то нарвешься еще… А то, о чем я не знаю, того и нет. Не существует в природе.