– услышал мастер его голос, – к столбу уже привяжем, а сейчас… ну ты глянь, еле ходит. Стыд только.

Последний дозорный, который шёл позади, пнул его легонько в спину.

– Давай, ступай, – велел он. Фауст шатнулся, но его подхватили впереди; сделав несколько маленьких шагов по лесенке, он оказался на сцене прямо перед сложенным кострищем. Как бы красиво оно полыхало с его фейерверками… жаль, что уже ничего не осталось. Парня развернули лицом к толпе. Он стоял без поддержки и чуть пошатывался, одной рукой опираясь на руку стоящего рядом вояки, а во второй продолжая держать свою бутылку. Толпа недовольно зашумела, едва он встал на возвышение; какая-то бабулька недалеко бросила в него своим пучком сена. Один из мужчин, сидящих на балконе, неторопливо встал, одёрнул одежду и, медленно спустившись, прошёл к сцене.

– А вы говорили, – прошептал Фауст, провожая его взглядом, – что у вас нынче нет никого из дворян.

Дозорный, на чьё плечо он опирался, покосился на богатея.

– Зная этих дворян, – едва слышно пробормотал он, – можно только надеяться, что никто в лужу не сядет.

Разодетый караульный, поклонившись, передал богатею скреплённый сургучом лист. Тот принял его с лёгким кивком головы и поднялся на сцену, не удостоив Фауста даже взгляда. Откашлявшись, он кивнул горнисту рядом; тот дал звонкую, протяжную ноту, и толпа смолкла.

– Добрые жители Ивкальга! – объявил богатей, – мы собрались сегодня, чтобы раз и навсегда закрыть многолетние спор и обиду. Не скрывая своих злых намерений, к нам пришёл виновник наших гибелей, наших вдов и сирот…

– Смерть ему! – крикнул кто-то в первых рядах. Толпа одобрительно загудела. Аристократ поднял руку.

– Приходили доносы, что и в этот раз находили убитых и раненых, что обманом были открыты ворота для его союзников. Приходили и свидетели, утверждавшие…

– Слухами быстро земля полнится, – едва слышно пробормоталдозорный рядом. Богатей продолжал говорить что-то, но голова опять стала тяжёлой, а звуки – неслышимыми. В один поток слились и его голос, и шум площади, и возгласы в толпе. Кто-то бросил на сцену камень. А потом ещё один, и ещё. Последний попал Фаусту в бедро; он хрипло охнул, но, вцепившись в плечо охранника, удержался на ногах.

– …и потому я, Мар из династии Феросов, велением и именем его светлости великого князя Пауля Лабре временно управляющий славным городом Ивкальг, тем утверждаю, – аристократ развернул лист, порвав печать, – предать преступника смерти через сожжение сегодня, двадцать восьмого дня месяца покоса, триста шестьдесят пятого года от начала Империи, – объявил он, сложив вновь лист. – Многие из вас принесли с собой ветки для костра; как только пламя разгорится, вы можете вложить их на сцену. Пропустите в первые ряды пострадавших на маатанской бойне, жён и детей погибших! Они должны иметь право сделать это первыми.

Задние ряды начали наваливаться вперёд, люди толкались и менялись местами. Послышались недовольные вскрики и ругательства.

– Ты можешь покаяться, – негромко добавил богатей в сторону пленника, чтоб было слышно только на сцене, – и, вероятно, процесс пройдёт куда быстрее, – он кивнул на тонкий меч, лежащий около привязанной лошади. – Есть тебе, что сказать?

Фауст перевёл взгляд с управляющего на толпу. Гвалт не стихал – кто-то кричал и топал ногами, кто-то молился и тихо плакал, другие подбирались ближе к сцене и расталкивали зевак. Люди подошли уже вплотную к подмосткам, и от того, чтоб залезть наверх, их отделяли только несколько дозорных, стоявших вдоль сцены. Он посмотрел на кровавое пятно на бедре от брошенного камня, на бутылку, что держал в руке, на пучки соломы, которые люди принесли в искреннем желании приобщиться к казни, и наткнулся взглядом на светловолосую девчонку, стоящую прямо перед сценой, тихо всхлипывающую и обхватившую себя руками.

– …есть, – наконец ответил он, не сводя с неё взгляда. Гусли. Зелёные глаза. Запах цветов. У тебя уже есть дозволение. – Пусти! – он дёрнул рукой, за которую его поддерживал стоявший рядом дозорный. Тот пожал плечами и чуть отодвинулся. Фауст вышел вперёд. Он еле стоял на ногах, но чувствовал, что, чем больше смотрит на девичье лицо, тем больше у него появляется сил. Он чуть наклонился, чтоб отдышаться, и поднял голову.

– Ивкальг заплатит за то, что он сделал, – прохрипел он. Первые ряды смолкли, а оставшиеся четверо мужчин на балконе чуть выдвинулись вперёд.–Вы думаете, что, закрыв ворота, обезопасили себя от этого мира. Но мой город узнает. Узнает… и придёт к вам, – он сипло закашлял, снова согнувшись пополам. Бутылка в его руках пролилась немного прямо на его сапоги. – Вы все, – он сплюнул кровь и вновь поднялся, опираясь ладонью на колени, – вы все знаете, что Маатания придёт отомстить за меня. Я говорил, что будет война. Наша армия, – он продолжил ещё более хрипло, не в силах больше справиться с раздирающей горло болью, – наша армия пройдёт по этим улицам. Мы убьём ваших мужчин, мы заберём женщин и распнём младенцев. И вы, – он махнул в их сторону рукой, что держал бутылку, и толпа разом сдвинулась назад, – вы все это знаете, – прошипел Фауст. – Вы боитесь меня даже в день, когда я должен умереть вашей волей. Не будет моего покаяния, как не было и вашего, – он снова впился взглядом в стоящую рядом девчонку. – И мне не нужно никаких послаблений. Вы же хотели казнь – так смотрите, – прорычал он, бросив оземь бутылку. Та разлетелась на сотни осколков, заполнив сцену удушающим запахом, – смотрите на казнь тех, кто решил, что может сжечь человека, подчинившего пламя!

Сцене хватило одной искры от подошвы. Разом вспыхнуло всё: и залитый дощатый пол, и поленья с краю кострища, и сапоги, на которые тоже попало несколько капель эфира. От искр загорелась солома в руках у стоящих рядом женщин; взвизгнув, они попытались бросить её вниз, но попали на чужую одежду. Послышался крик, офицер заметался в попытках потушить упрямый огонь. Рухнув на колени и сбивая ладонями пламя с обожжённых ног, Фауст прополз к свёртку вещей, выхватил оттуда медальон с дневником и бросил мешок в костёр. Сцену начал заволакивать густой бело-серый дым, раздался треск горящей бумаги. Глаза заслезились, вокруг послышались кашель, крики и проклятья. Огонь на поленьях начал разгораться, столб в центре полыхнул разом, и искры от кострища попали на стог